— Да, Варенька, мы тут нагляделись, навздыхались. Через нашу деревню гнали мно-огих. Самая становая крестьянская сила шла в ссылку. Казалось бы, безызносные люди, а посыпались сразу. Что украинцы повалились — понятно: непривычны к сибирскому морозу, да и тайга, голод смяли.[31] А сибиряки — красноярские, алтайские, бывшей Томской губернии… Сколько их покосило тифом, малярией, поносами — голод само-собой. Порассуждаем: мужик всегда много работал, много и ел, а тут… Страшно подумать, однако невольно напрашивается мысль, что иных-то бросили на явную погибель. Ведь загнали в такие места, где и работы никакой. Да что работы — воды хорошей нет. Какая медицина! На весь наш Тутало-Чулымский край один врачебно-амбулаторный пункт в Тегульдете, а при нем палата всего-то на пять коек. А ко всему и безысходность. Уголовник, тот знает срок своей отсидки, живет надеждой. Хлебороб — кормилец народа извечно гордился своим назначением на земле, а мы его обухом по сознанию: враг, враг, враг! Многие в своей гордости не приняли этого, но кой-кто пал духом, опустил руки и гибнет…[32]
— А вы ведь тоже сюда не сами по себе… — робко спросила Варя.
— Тоже попал под борону, она теперь широкого захвата… — Никита Николаевич говорил о себе неохотно, как-то стеснительно. — Нехорошо живу, как в яме. Ни газет, ни книг… Ладно еще, что жена ко мне без укора, все понимает.
— Да, вам тяжело…
— А мне не впервой, — рассмеялся Ананьев. — Я теперь вторым заходом. Еще до революции в Архангельской губернии отбывал ссылку. Вспоминаю: какая разница! Тогда у меня на столе любая литература для самообразования, любые газеты, журналы, а продукты в деревне дешевле уж некуда. И полицейский чин ко мне только на «вы». Парадокс… За что боролся, на то и напоролся. Хотя… Совсем на другое! Ну, о моем, как говорят, долго баять. Давно ли у меня служебный кабинет, портфель, а ныне вот сапожный верстак — живу ремеслом давнего революционера. И как у тех мужиков — нет у меня пока никаких надежд… Нет-нет, я в Нарыме душу не выстудил!
— Про наших тут не слыхали?
— Теперь, повторяю, здесь всяких натолкано.
— Беда к беде, — Соня тихонько мыла посуду. — Перевезли тут одну партию за Чулым, наметили спецпоселок за болотом, на дальней гари. Погнали мужиков гатить то болото. Потом детей, стариков на телеги — везите! А вещи как?! А вещи оставьте у Чулыма, после съездите, заберете. Когда вернулись — пусты сундуки и узлов нет.[33]
— А сторожа?
— Выделил комендант сторожа, да что тот старик! Все, кому не лень из тегульдетских, из наших деревенских приезжали и грабили. Ну, а после — голодный паек ссыльным, выживай как хошь. Да будь вещи, спецы сколько-то бы продержались. Менять на еду нечево — такое началось зимой… Как в насмешку, ликбез решили организовать. Страшно, когда я с букварем в поселок приезжала. Прости, Варя, я тебе весь настрой испортила…
— А картошку не садили разве в прошлом годе?
— Какая картошка! Это кто же семена-то тут для врагов приготовил, в каких таких складах хранил! Привезли ваших на гарь в июле, к Петрову дню. Какой уж огород — поздно! А потом земля-то какая там: песок, зола, а лето стояло жаркое, пожар случился…
Никита Николаевич встал, откашлялся и еще раз попросил извинения за столь позднее вторжение. Пока он выбивал трубку в консервную банку — она давно служила ему пепельницей в квартире учительницы, Варя о чем-то быстро пошепталась с Соней.
— Николаевич! — Соня мягко остановила соседа уже в дверях. — Надеюсь, супруга ваша не приревнует… Пожалуйста, сюда, к столу, к свету лампы. Вы однажды хвастали, что начинали свою бурную деятельность в городской управе письмоводителем…
— Было на заре туманной юности! А кончил службу, так сказать, столоначальником уже в советском учреждении.
— А посему… — ласкалась Соня к Ананьеву, — вам и перо в руки. Сейчас я принесу ручку, свежих чернил, и мы примемся составлять казенную бумагу — очень нужна!
Глаза Никиты Николаевича задорно блеснули за толстыми стеклами очков.
— Зело любопытно. Какая надобность в той бумаге? — спросил он, не понимая о чем это просит его учительница.
— Варя к вам с просьбой. Говори, Варенька! А-а, стыд обуял… В общем, так… — Соня быстренько принесла чернила с ручкой и присела к столу. — Сухари сухарями, а Варвара наша явилась в тайгу со спецзаданием: жениха Митеньку ей из поселка надо выручить и увести, а куда — она еще и сама не знает. Так вот, эта девица заранее заполучила бланк с сельсоветским штампом и печатью…
Варя не вытерпела многословия Сони, перебила ее:
ebooksa