Русская и Сербская Православные Церкви в XX веке. История взаимоотношений
В значительной степени эти ожидания оправдались. Внутри страны патриарх Варнава, выступая за единство «югославского народа», проявлял толерантность к другим конфессиям[207]. В годы патриаршества святителя Варнавы произошло существенное обновление церковной жизни: была завершена работа над Уставом Сербской Православной Церкви (утвержденным в 1931 г.)[208]. В 1931 г. в Югославии для православных граждан страны был введен так называемый патриарший налог (10 % от государственного налога). Он коснулся и русских эмигрантов[209].
Святейший патриарх Варнава много занимался издательской деятельностью. Среди богословских периодических изданий того времени следует назвать «Вестник Сербской Православной Церкви» («Гласник Српске Православие Цркве»), «Богословие», «Святосаввие – Наследие св. Саввы» («Светосавлю»), «Православие», «Христианская жизнь», «Христианская мысль», «Христианское дело», «Духовная стража», «Христианское единство», «Братство», «Защитник православия» («Православии браник»). Было восстановлено и построено много храмов, в Белграде в 1935 г. возведено здание Сербской Патриархии и в том же году начато строительство крупнейшего на Балканах собора св. Саввы (завершенное только в 2010-х гг.), в монастыре Раковица открыта синодальная иконописная школа под руководством русского иконописца П. М. Софронова. В планы первосвятителя также входило создание Церковной музыкальной академии[210].
Патриарх активно участвовал в жизни русской церковной эмиграции, старался помочь преодолеть разделения в ней, а также примирить Зарубежную Русскую Церковь с Московской Патриархией. Святитель Варнава был почитателем митрополита Антония (Храповицкого). Первоиерарх РПЦЗ, в свою очередь, через несколько месяцев после интронизации подарил патриарху Варнаве архиерейский жезл, украшенный государственными символами Российской империи, патриаршее облачение и благодарственный адрес в виде толстой позолоченной книги, в котором изъявили свою благодарность 5000 русских организаций и отдельных персон[211].
Сербский патриарх навещал митрополита Антония в последние дни жизни и отпевал его в 1936 г. С 1920-х гг. владыка Варнава старался окружать себя русскими сотрудниками.
Архимандрит Иустин (Попович).
Так, в частности, его секретарем и биографом работал историк, библиотекарь патриаршей библиотеки В. А. Маевский, написавший и выпустивший в 1931 г. книгу «Сербский патриарх Варнава и его время». В отличие от других сербских архиереев, официальную переписку с Архиерейским Синодом РПЦЗ владыка Варнава всегда вел на русском языке[212].
При активном участии Сербских первосвятителей – Димитрия, а затем и Варнавы, с 1927 г. в Белграде возобновилось строительство собора во имя св. блгв. кн. Александра Невского (на месте русской походной часовни времен войны 1876–1877 гг.). В 1930 г. Патриарх Варнава освятил новосооруженный храм в присутствии короля Александра I Карагеоргиевича[213]. В середине 1930-х гг. в соборе был установлен киот в память убиенных российского императора Николая II и югославского короля Александра I Карагеоргиевича.
Святитель Варнава неоднократно публично выражал свои антикоммунистические убеждения. Уже в его интронизационной речи говорилось о «преследуемом антихристами русском православном народе», об освобождении которого необходимо «усердно молиться». Жесткие антикоммунистические высказывания звучали и в последующих обращениях патриарха к пастве, например, в Рождественском послании 1936 г.[214] Святитель Варнава был почетным председателем Исторического общества памяти государя императора Николая II и Комитета по сооружению храма-памятника Царственным мученикам в Брюсселе (завершенного только в 1977 г.).
При этом патриарх Варнава считал законным главой Русской Церкви проживавшего в Москве заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и неоднократно оказывал ему поддержку Так, в 1932 г., после того как глава русской Западно-Европейской епархии митрополит Евлогий (Георгиевский) перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, Сербский первосвятитель направил Вселенскому патриарху Фотию письмо, где возмущался его действиями. В это же время святитель Варнава отказался участвовать в намеченном на Афоне Всеправославном совещании, если на нем не будет представлена «Тихоновская» (необновленческая) Русская Церковь[215]. В 1933–1936 гг. святейший патриарх Варнава активно переписывался с митрополитом Сергием, пытаясь предотвратить запрещение архиереев РПЦЗ, однако, когда это не удалось, несмотря на угрозу разрыва со стороны Московской Патриархии, сохранил каноническое общение с ней[216].
Подобную, дружественную по отношению к Русской Православной Церкви за границей, позицию занимали и многие другие сербские архиереи, прежде всего выпускники российских духовных академий. Так, например, епископ Нишский Досифей (Васич) в письме от 16 февраля 1927 г. негативно оценивал разрыв митрополита Евлогия (Георгиевского) с РПЦЗ. Сам же митрополит Антоний с особенной симпатией относился к митрополиту Сараевскому Петру (Зимовичу), епископу Пакрацкому Мирону (Николичу) и епископу Вршацкому Викентию (Вуйичу). Как убежденный русофил был известен епископ Мукачевско-Пряшевский Владимир (Раич) и т. д.[217]
Ведущими религиозными мыслителями Сербской Церкви в XX веке были два ее святых – епископ Николай (Велимирович) и архимандрит Иустин (Попович), взгляды обоих имели ярко выраженную прорусскую и антизападную направленность. Владыка Николай окончил Петербургскую духовную академию, в 1932 г. он так писал о России: «Совесть наша заставляет нас плакать, когда русские плачут, и радоваться, когда русские радуются. Велик наш долг России. Может человек быть должен человеку, может и народ – народу. Но долг, которым Россия обязала сербский народ в 1914 году, настолько огромен, что его не могут вернуть, ни века, ни поколения. Это долг любви, которая с завязанными глазами идет на смерть, спасая своего ближнего»[218]. В 1920-е гг. владыка Николай (Велимирович) одним из первых заговорил о необходимости почитания расстрелянной в России царской семьи.
Митрополит Николай (Велимирович).
Архимандрит Иустин (Попович) учился в Петроградской духовной академии, в 1923 г. он издал свой труд «Философия и религия Ф. М. Достоевского». Отец Иустин был большим почитателем владыки Антония (Храповицкого) и считал себя его учеником[219]. В период работы в Сремских Карловцах архим. Иустин часто посещал митрополита и других русских эмигрантов.
В 1930–1931 гг. о. Иустин в качестве помощника епископа занимался миссионерской деятельностью в Прикарпатской и Пряшевской Руси, где происходило возвращение униатов в лоно православия, был выдвинут кандидатом на Мукачевскую епископскую кафедру, но отказался. С 1934 г. он работал профессором богословского факультета Белградского университета. В этот период архимандрит Иустин продолжал поддерживать тесные связи с русскими эмигрантами. В частности, на богословский факультет он был принят благодаря поддержке заведующего кафедрой церковной истории профессора А. Доброклонского. Отец Иустин также дружил с новым первоиерархом РПЦЗ митрополитом Анастасием (Грибановским), протоиереем Алексием Нелюбовым, имел тесные связи и со свт. Иоанном (Максимовичем)[220]. В 1930-е и последующие годы о. Иустин, которого его последователи называли «совестью Сербской Церкви», написал целый ряд богословских работ.
Отношение же к русской церковной эмиграции правительства и значительной части интеллигенции Югославии было гораздо более прохладным, чем у православного духовенства[221]. Впрочем, для части сербской элиты присутствие в стране многочисленной и интеллектуально активной русской эмиграции являлось желательной поддержкой. Наиболее позитивно к эмигрантам из России относились сербские националисты, к которым принадлежал и премьер-министр (в первой половине 1920-х гг.) Никола Пашич. Поскольку Российская империя вступила в Первую мировую войну, защищая Сербию, и в результате войны была разрушена, русофилы в сербской элите рассматривали этот факт как определенное самопожертвование России. Но присутствие русской эмиграции положительно оценивалось не только националистами, но и унитаристами, которые до середины 1930-х гг. доминировали на политической сцене и боролись с сербским сепаратизмом ради упрочения югославского единства. В этом плане им была выгодна пропаганда идеи славянской солидарности многими русским эмигрантами, в том числе богословами и священнослужителями.
Эти настроения разделял и югославский король Александр I Карагеоргиевич, много сделавший для оказания помощи русской эмиграции. Следует упомянуть, что в 1919 г. он единственным из руководителей европейских государств официально признал белое правительство адмирала Колчака[222]. С глубоким уважением относился король и к митрополиту Антонию (Храповицкому). Характерный случай произошел в начале 1930-х гг. Гуляя по парку, патриарх Варнава вез в кресле митрополита и случайно встретил короля, который сначала подошел под благословение владыки Антония, а уже затем Сербского первосвятителя[223].
В 1934 г. король Александр был застрелен в г. Марселе болгарским боевиком В. Димитровым, членом террористической организации, связанной с хорватскими усташами. Организация усташей была создана в 1928–1929 гг. под руководством Анте Павелича и вела нелегальную, главным образом террористическую, борьбу за создание независимой Хорватии при активной поддержке фашистской Италии и нацистской Германии. После этого убийства в интервью корреспонденту эмигрантской газеты «Царский вестник» патриарх Варнава заявил, что русские и сербы имеют общих друзей и врагов, а король Александр был убит общими врагами Сербии и России[224].
С осени 1935 г. Сербская Церковь решительно сопротивлялась попыткам правительства подписать с Ватиканом конкордат (соглашение), который давал Римско-Католической Церкви большие права и ставил ее в привилегированное положение по сравнению с другими конфессиями. Однако в июне 1937 г.
югославское правительство все-таки заключило с Ватиканом конкордат и представило его на ратификацию в скупщину (парламент).
Протесты Сербской Церкви поддержали некоторые политические партии и движения, прежде всего националистическая организация «Збор» под руководством Д. Лётича. 19 июля 1937 г., несмотря на запрещение властей, по улицам Белграда прошел многотысячный крестный ход. Полиция получила приказ разогнать его. Произошли массовые столкновения; в результате так называемой «Кровавой литии» были избиты архиереи, священники и многие миряне, разорваны хоругви, брошены на землю иконы и транспаранты.