С иерархами возникших автономных Украинской и Белорусской Церквей, несмотря на всевозможные препятствия, РПЦЗ в 1942 г. установила связь и поддерживала эти Церкви, так как они рассматривались в качестве составных частей единой Русской Церкви. Определенные непрочные и непостоянные контакты удалось установить и с духовенством оккупированных областей России[316].
Из всех государственных немецких ведомств Первоиерарх РПЦЗ изредка переписывался лишь с Министерством церковных дел, как и в 1930-е гг., занимавшим достаточно благожелательную позицию по отношению к русскому православию[317].
Исходя из тех представлений, которые были высказаны Собором русских зарубежных епископов задолго до войны, митрополит Анастасий по своей собственной инициативе, без всякого немецкого давления, еще 14 сентября сделал заявление о непризнании выборов Московским патриархом митрополита Сергия (Страгородского)[318]. Подобное решение владыка Анастасий хотел вынести и на заседание Синода, 28 сентября он переслал свое заявление для ознакомления его членам – митрополиту Серафиму (Ляде) и архиепископу Серафиму (Соболеву)[319].
Не все в заявлении митрополита Анастасия устраивало германские ведомства, в частности, цитирование обращения Сталина к русскому народу, но в целом оно оказалось воспринято МИДом как неожиданное приобретение. В этой связи было позволено провести в Вене не встречу двух митрополитов, а целую архиерейскую конференцию (единственную за годы войны)[320].
Конференция, получившая официальное название «Архиерейское совещание иерархов Православной Русской Церкви Заграницей», состоялась в Вене 21–26 октября 1943 г. в помещении Покровской церкви. В ней участвовало 12 священнослужителей РПЦЗ, а также два представителя Белорусской Церкви – архиепископ Гродненский и Белостокский Венедикт и архимандрит Григорий (Боришкевич). Присутствие двух последних стало единственным за годы войны случаем допущения встречи иерархов РПЦЗ и иерархов оккупированных территорий СССР[321]. 24 октября в Свято-Николаевском храме в Вене была даже совершена по предложению Белорусского Синода хиротония архимандрита Григория во епископа Гомельского и Мозырского. Иерархи РПЦЗ считали это событие очень важным как факт определенного проникновения в оккупированные области.
Участники совещания выслушали несколько докладов о церковной ситуации в различных странах и приняли три основных, вскоре опубликованных в церковных изданиях документа: «Резолюцию по вопросу об избрании патриарха всероссийского в Москве» – о неканоничности этих выборов и невозможности их признания, «Воззвание ко всем верующим Православной Русской Церкви на Родине и в рассеянии сущим» – о необходимости борьбы с коммунизмом, и «Резолюцию по вопросу о том, чем Церковь может содействовать борьбе с большевистским безбожием»[322].
В целом можно констатировать, что совещание не находилось полностью под немецким контролем. Вместо желаемого германским МИДом призыва ко всем православным христианам мира было принято воззвание к русским верующим; совещание не послало никаких приветствий Гитлеру или другим руководителям III рейха. Неожиданным для нацистских ведомств оказался третий принятый документ. Он фактически содержал критику германской политики в отношении Русской Церкви и включал требования, направленные на предоставление ей большей свободы[323].
После окончания конференции также выяснилось, что ее участники составили и единогласно приняли обращенный к германским властям меморандум. В нем также более явно критиковалась политика германских ведомств, в частности – содержалось требование «устранения всех препятствий, которые препятствуют свободному сообщению епископов по эту сторону фронта, и, если это отвечает желанию епископов, их объединению»[324]. Впрочем, на церковную политику нацистов меморандум не оказал никакого влияния, идти на существенные уступки РПЦЗ они не собирались.
Венское совещание стало заметным событием для Русской Православной Церкви за границей, но оно отнюдь не завершает, как считает немецкий историк Г. Зайде, первую фазу ее истории[325]. В конце 1943 – начале 1945 гг. она в целом соответствовала развитию предыдущих лет. Не изменилась существенно и позиция германских ведомств, в основном и после совещания по-прежнему продолжавших политику изоляции Архиерейского Синода. Скорее можно говорить о завершении первой фазы истории РПЦЗ весной 1945 г., в соответствии со значительными изменениями условий ее существования в послевоенном мире.
Планы германских ведомств относительно пропагандистского использования Венской конференции потерпели неудачу. В своей заметке от 31 марта 1944 г. Колреп писал, что развернутая после нее МИДом акция, имевшая целью побудить Балканские Церкви выступить с заявлением против назначения патриархом Сергия (Страгородского), не удалась, и подчеркивал: «Является фактом, что принятая на Венской Архиерейской конференции… резко направленная против неканонического присвоения звания патриарха Сергию резолюция в результате не дала желаемого пропагандистского успеха, особенно у автокефальных Церквей Балкан. Ставшие известными высказывания православных архиереев Балкан подтверждают это впечатление»[326].
Изменение положения на фронтах Второй мировой войны самым непосредственным образом сказалось на судьбе Архиерейского Синода РПЦЗ. С первого дня Пасхи 1944 г. (совершавшаяся в русской Свято-Троицкой церкви Пасхальная утреня передавалась по радио) начались регулярные воздушные налеты на Белград англо-американских бомбардировщиков, которые причиняли большие жертвы и разрушения. Русское духовенство ежедневно обходило с чудотворной Курской Коренной иконой Божией Матери «Знамение» дома прихожан, совершая молебны. Митрополит Анастасий также навещал раненых, хоронил убитых, стараясь после каждого налета разузнать, не пострадал ли кто-либо из его паствы. Неоднократно налеты происходили во время богослужений в Свято-Троицкой церкви, однако лишь немногие богомольцы уходили в бомбоубежище. Владыка Анастасий никогда не оставлял храм в это время[327].
В это время в посланиях архиереев РПЦЗ, при сохранении их антикоммунистической направленности, появились новые ноты. В этом отношении интересно Рождественское послание 1944 г. митрополита Анастасия. В нем помимо моления к Богу о запрещении нынешней лютой брани, «умирив нашу жизнь», содержатся слова, которые достаточно ясно осуждают политику III рейха: «Уже теперь очевидно для всех, что те, кто зажигал нынешний пожар или радовались его распространению, не могут ни остановить, ни тем менее погасить его. Нынешние роковые события развиваются с какою-то неудержимою стихийною силой и готовы увлечь в бездну всех, кто так неосторожно будил зверя в человеке». В то же время митрополит называл коммунистов людьми «с сожженною совестью», которые «везде служат сеятелями лжи и неправды и источником смуты умов»[328].
8 сентября 1944 г., за несколько недель до вступления советских войск в Белград, Архиерейский Синод со своими служащими эвакуировался в Вену. В день отъезда митрополит Анастасий заехал проститься к заместителю Сербского патриарха митрополиту Иосифу. Согласно воспоминаниям дочери епископа Григория (Граббе) Анастасии Шатиловой, владыка Анастасий до последнего не хотел уезжать из Белграда, не желая покинуть русскую паству и оставить ее без Курской Коренной иконы Божией Матери. В результате Г. П. Граббе «буквально втолкнул» митрополита в автомобиль, отъезжавший на вокзал[329].
По свидетельству настоятеля белградского храма Пресвятой Троицы протоиерея Иоанна Сокаля, примерно за три недели до прихода советских войск (на самом деле за месяц с лишним – 7 сентября) митрополит Анастасий собрал русское духовенство и убеждал священников уехать вместе с ним в Германию, но большинство священнослужителей остались в Югославии. Всего же из страны тогда уехали на Запад более пяти тысяч русских эмигрантов (не считая военнослужащих Русского корпуса и 15-го кавалерийского казачьего корпуса), в том числе протоиереи Владимир Востоков, Даниил Думский, Василий Бощановский, священники Сергий Селивановский, Симеон Судоргин, Георгий Горский, Павел Проскурников, Сергий Липский, Николай Чистяков и некоторые другие[330].
В информационной записке немецкого Министерства иностранных дел от 19 сентября 1944 г. говорится, что митрополит Анастасий в сопровождении 14 персон прибыл в Германию и его нельзя размещать совместно с епископами, эвакуированными из восточных областей. Согласно заметке Колрепа от 22 сентября, пригороды Берлина в качестве места размещения отвергались из-за близости к резиденции митрополита Серафима. Старая политика изоляции Архиерейского Синода давала о себе знать и за семь месяцев до крушения III рейха[331].
В Вене Архиерейский Синод пробыл около трех месяцев. Владыка Анастасий совершал богослужения в двух русских церквях – старой посольской свт. Николая Чудотворца и новой домовой Покрова Пресвятой Богородицы, куда временно поместили и вывезенную из Белграда Курскую Коренную икону Божией Матери «Знамение»[332].
10 ноября 1944 г. служащие и члены Архиерейского Синода из Вены переехали в Карлсбад (Карловы Вары). В Германии митрополит Анастасий несколько раз встречался с генералом А. А. Власовым и благословил создание Русской освободительной армии (РОА). 18 ноября 1944 г. митрополит присутствовал в Берлине на торжественном собрании, посвященном провозглашению Комитета освобожденных народов России (КОНР). Правда, особой политической активности архиереи Русской Православной Церкви за границей в последний период войны не проявляли[333]. После избрания в конце января 1945 г. патриархом Московским и всея Руси Ленинградского митрополита Алексия (Симанского) владыка Анастасий до конца войны публично не выразил своего отношения к этому акту.
Претерпев несколько перемещений после эвакуации из Югославии, Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей к концу войны оказался на территории Западной Германии – в Баварии, вошедшей в американскую зону оккупации. Последнее «военное» заседание Архиерейского Синода, численность которого сократилась до такой степени, что возникла угроза существованию этого органа, состоялось в Карлсбаде 9 апреля 1945 г., а следующее – уже в Баварии только 14 июля 1945 г.[334] В Югославию руководящие органы Русской Православной Церкви за границей больше никогда не вернулись.
3.2. Испытания Сербской Православной Церкви и ее отношения с русским духовенством в годы войны
В ночь на 6 апреля 1941 г. нацистская Германия без объявления войны напала на Югославию: началось вторжение немецких сухопутных войск, и 1500 самолетов внезапно начали бомбить Белград. В результате продолжавшейся несколько дней ожесточенной бомбардировки погибло более 17 тысяч горожан, в том числе большое количество верующих – от попадания бомб в Вознесенскую и Александро-Невскую церкви. Бомбы падали также в непосредственной близости от входа в Белградский кафедральный собор и патриаршего двора[335].