Своеобразным рубежом в истории русских обителей Афона стала выработка 10 мая 1924 г. пятичленной комиссией чрезвычайного Двойного собрания Святой Горы «Уставной хартии Святой Горы Афонской» (известной как «Новый канонизм»). После того как братия Руссика отказалась подписать этот документ, ее положение ухудшилось. 4 декабря в Киноте даже обсуждался вопрос о вселении в Свято-Пантелеимоновский монастырь новых греческих насельников (в дополнение к уже существующим), выделив для этой цели по два монаха из каждого греческого монастыря Афона, однако до осуществления этой акции дело не дошло. В конце 1924 — начале 1925 г. Свято-Андреевский скит остался без своего кавалского метоха Нузлы, а Свято-Пантелеимоновский монастырь — без метохов Каламария, Кассандра и Сики, реквизированных греческим правительством для размещения беженцев из Малой Азии. Некоторое время угроза реквизиции существовала и для метоха Крумица, но, к счастью, она не осуществилась[354]. Так завершился один из самых сложных периодов в истории русских обителей Святой Горы.
Духовная и хозяйственная жизнь русских обителей Афона в 1925-м — 1930-х гг
Вторая половина 1920-х и 1930-е гг. стали периодом, когда русские обители Афона, несмотря на сложные внешние условия, сумели выйти из тяжелого материального кризиса, определенный подъем в это время переживала и их духовная жизнь. Однако начало этого периода было сложным. Проведенная в конце 1924 — начале 1925 г. реквизиция греческим правительством метохов Каламария, Кассандра и Сики существенно ухудшила и без того нелегкое материальное положении братии Свято-Пантелеимоновского монастыря.
В мае 1925 г. игумен Руссика архимандрит Мисаил писал в Белград бывшему российскому посланнику в Сербии В. Н. Штрандтману о том, что братия обители (540 человек) обеспечивала себя пропитанием с монастырской земли (учитывая отобранные ныне метохи, общей площадью 608 десятин) на пять месяцев; средства для покупки дополнительного необходимого продовольствия приходилось получать от продажи церковных, хозяйственных предметов и лесных материалов. Общие доходы монастыря составляли около 540 тысяч драхм в год. Большая часть братии уже составляли престарелые или тяжело больные насельники, однако, несмотря на все финансовые проблемы, обитель содержала приют на 40 человек и больницу[355].
Между тем 18 июня 1925 г. Священный Кинот и Двойное собрание приняли решение распределить сумму своего долга в 99 тысяч драхм между 20 монастырями пропорционально численности братии. Так как Руссик имел больше всего насельников, на его долю пришлась почти пятая часть всего долга — 18 750 драхм. Игумен Мисаил выразил свое несогласие, предлагая разделить долг Кинота поровну между монастырями, и братия Руссика обратилась с письмом протеста ко всем афонским обителям[356].
Однако Кинот не пошел на уступки и в письмах от 25 июля и 9 августа ответил отказом. 27 августа он постановил: исключить антипросопа Руссика иеромонаха Пинуфрия (Ерофеева) из числа своих членов, прекратить все сношения, общую работу и оказание поддержки братии Свято-Пантелеимоновского монастыря и начислять на ее долг проценты, пока она не выполнит решения Двойного собрания. В конце концов, требуемая сумма была уплачена, но о. Пинуфрия в состав Кинота больше не приняли, и антипросопа монастыря пришлось заменить (в феврале 1926 г.)[357].
В июле 1925 г. в Руссик приезжали русские эмигранты — будущие архиереи архимандриты Тихон (Троицкий), Николай (Карпов), сербский диакон, а также бывшие греческие консулы в Петрограде и Москве, сообщившие сведения о бывших монастырских подворьях в этих городах. На престольный праздник св. вмч. Пантелеймона пришли представители Свято-Андреевского, Свято-Ильинского скитов и около ста бедных пустынников — сиромах, получивших пожертвования[358]. 23 ноября братия Руссика сдала в аренду часть, а затем и почти весь Крумичный лес лесоторговому товариществу «Стамбулис и Филиппов», которое развернуло масштабную вырубку деревьев[359].
16 января 1927 г. умер исполнявший послушание наместника обители св. вмч. Пантелеймона с 31 мая 1909 г. иеросхимонах Иоаким (Кузнецов, 1862–1927). 24 мая на Соборе братии были проведены выборы нового наместника, на которых наибольшее количество голосов было подано за иеромонахов Неарха, Даниила и Исхириона. В соответствии с традицией 31 мая, в день Святого Духа, духовник схиархимандрит Кирик вынул из ковчега со святыми мощами (куда были заранее положены записки с именами трех кандидатов) записку с именем о. Исхириона. Таким образом, иеромонах Исхирион (Кутирев, 1875–1937) (с 17 апреля 1929 г. в схиме Иоанникий) стал наместником обители[360].
Побывавший в Руссике в мае 1927 г. известный русский писатель-эмигрант Б. К. Зайцев в своей книге «Афон» так описывал увиденный им образ жизни и материальное положение насельников Руссика: «Монастырь святого врачевателя есть монастырь общежительный. Это значит, что его братия живет как одно целое, ни у кого нет собственности, никаких личных средств, хозяйства, стола. Общая и трапеза. Монастырем управляет избранный пожизненно игумен (ныне — глубоко уважаемый архимандрит о. Мисаил). Власть игумена в общежительных монастырях не ограничена. Основа этой жизни есть отсечение личной воли и беспрекословное иерархическое подчинение. Без „благословения“ игумена ни один монах не может выйти за врата монастыря. Каждому из них он назначает „послушание“, т. е. род работы. Таким образом, существуют монахи-рыбаки, дроворубы, огородники, сельскохозяйственные рабочие, виноделы, пильщики, а из более „интеллигентных“ профессий — библиотекари, „грамматики“, иконописцы, фотографы и т. п. Сейчас в Пантелеймоновом монастыре около пятисот человек братии…
Бедность русских монастырей сейчас очень велика. Нет России, и нет поддержки оттуда. К счастью, есть земля, на ней леса, оливки и виноградники. Монахи ведут лесное хозяйство, покупают на вырученное муку, ловят немного рыбы, имеют свое вино и оливковое масло, овощи с огородов. Беда, однако, в том, что среди братии слишком мало молодых. Это чрезвычайно затрудняет работу. Рабочие силы монастырей напряжены до крайности. Разумеется, старики не могут так работать, как молодые. Значит, на более молодых ложится как бы двойное бремя. (Кроме своей братии, монастырь св. Пантелеймона поддерживает и пустынников, живущих в горах и лесах в полной нищете.) До войны монастырь довольно широко пользовался наемным трудом, теперь этого нет, и всякий молодой человек, стремящийся на Афон, должен знать, что там ждет его очень суровая жизнь, истинно подвижническая»[361].
Общие трудности усугубляли стихийные бедствия. 1 мая капитан монастырского судна двухмачтовой шхуны «Святой Николай» о. Лазарь в штормовую погоду потопил его около полуострова Сики (Ситония). Судно удалось поднять и привезти в Руссик для ремонта, но весь груз (хлеб и т. п.) погиб. Летом 1927 г. лес Свято-Пантелеимоновского монастыря сильно пострадал от пожара, который начался на земле Хиландара и бушевал с 29 июля по 3 августа. Огонь уничтожил большую часть лесов Крумицы и Новой Фиваиды, также сгорели пять русских калив, с большим трудом братии удалось отстоять жилые постройки Крумицы. Ущерб и без того бедствующей обители составил огромную сумму — около трех миллионов драхм (в ценах того времени)[362].
Исповедовавший Б. К. Зайцева во время его пребывания в Руссике схиархимандрит Кирик (Максимов) в своем письме ему от 5 (18) сентября 1927 г. так изложил случившиеся бедствия: «А вот… еще новость: в нашем монастыре случилось великое несчастие: пожар, начавшийся со владений Хиландарского сербского монастыря, перекинулся на лес нашего владения, за трое суток истребил наш лес, сущий в отделении нашего монастыря Крумице в Фиваиде, весь до основания, который служил источником для существования монастыря и сохранения в нем братии… Несчастие поистине великое». Другой афонский корреспондент писателя иеромонах Виссарион в письме от 22 ноября 1927 г. отмечал: «Несмотря на все усилия монахов потушить пожар, огонь перекинулся в Фиваиду. И вот весь тот чудесный сосновый бор, где мы с вами гуляли, погиб. Сгорели дальние каливы. Между прочим, и тех братьев, у которых мы отдыхали. Вскоре после этого один из них — Илья (больной) перешел в монастырскую больницу»[363]. Ущерб был особенно велик, если учесть, что вырубка леса и его продажа была для монахов важнейшим источником получения денежных средств для покупки хлеба.
В своем письме Б. К. Зайцеву от 11 июля 1928 г. сопровождавший ранее его в странствиях по Афону иеромонах Пинуфрий (Ерофеев) описывал последствия поразившей насельников тяжелой эпидемии гриппа («испанки»), унесшей в то время во всем мире миллионы жизней: «Монахи нашей обители… почти все переболели новою в нашем месте болезнию, называемою „гриппом“ или испанкой, и меня не миновала эта болезнь, и до сего дня есть еще головная боль и чиханье, а лечить у нас некому»[364].
Несмотря на внутренние проблемы, русские святогорцы проявляла интерес к общей ситуации в Русской Православной Церкви как в эмиграции, так и на территории Советского Союза. В частности, схимонах Дорофей в 1928 г. написал направленный против социалистического учения очерк «Демократизм». В своей переписке с проживавшим в СССР Стефаном Акимовичем о. Дорофей в письме от 18 ноября 1929 г. отмечал, что духовное предпочтение надо отдавать митрополитам Иосифу (Петровых) и Борису, но не пренебрегать общением и с Заместителем
Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), который не является еретиком, хотя и требует молитвенного возношения за советскую власть. Схимонах также передавал своему корреспонденту отеческое благословение игумена Мисаила[365].
До 1927 г. в афонские обители еще могли относительно свободно поступать русские эмигранты. В Свято-Пантелеимоновском монастыре и в других русских обителях приняли постриг некоторые бывшие офицеры и рядовые Добровольческой армии, а также гражданские лица, оказавшиеся в Галлиполийском лагере беженцев на территории Турции или в других европейских странах. Так, в середине 1920-х гг. на Святую Гору приехали и остались там примерно на 20 лет три молодых русских эмигранта, учившихся в Парижском Свято-Сергиевском богословском институте: будущий архиепископ Василий (Кривошеин), будущий схиархимандрит Софроний (Сахаров) и иеросхидиакон Иувеналий (Егоров, 1892–1943)[366].
Вот что отмечал по этому поводу писатель Б. К. Зайцев: «Однако приток все-таки есть. Он идет теперь не из России, а из эмиграции. Русский Париж, русская Сербия дают пополнение Афону. Многое меняется на наших глазах. Если прежде на Афон шли преимущественно из купечества, мещан, крестьянства, то теперь я вижу молодого иеромонаха — офицера Добровольческой Армии, вижу бывшего художника, сына министра, знаю инженера и т. д. В прошлом году на Афоне был пострижен молодой поэт и редактор (он теперь уже иеромонах, в Сербии), и робко, конфузливо мне сказал на днях другой молодой стихотворец, что деньги, собранные на издание книжки, он намерен затратить на пароходный билет… Так новыми соками обновляется вековечный Афон»[367]. При этом существовало подозрительное отношение ко всем прибывавшим на Афон русским эмигрантам из-за опасения проникновения коммунистической идеологии на Святую Гору
После высылки финляндским правительством с Валаама в 1927 г. большой группы монахов-старостильников некоторые из них поселились на Афоне. Так, например, на Святую Гору приехал бывший смотритель Предтеченского скита Спасо-Преображенского Валаамского монастыря иеромонах Хрисанф (Малыхин). В 1926–1927 гг. монашеский постриг в Руссике приняли будущие архиепископы Серафим (Иванов) и Иоанн (Шаховской).
В 1931 г. послушником в Свято-Пантелеимоновский монастырь поступил бывший Пермский губернатор, духовный писатель Александр Болотов, принявший монашеский постриг в мантию и схиму с именем Амвросий и скончавшийся на Афоне в 1938 г. В 1936 г. на Святую Гору прибыл и остался там до своей кончины в 1972 г. настоятелем келлии св. Архангела Михаила высланный из Советского Союза архимандрит Евгений (Жуков). В 1938–1946 гг. насельником Руссика был архимандрит (будущий епископ) Кассиан (Безобразов), а насельником Свято-Андреевского скита примерно в этот же период — будущий архимандрит Силуан (в миру Роман Борисович Стрижков).
Часть русских эмигрантов поселилась на Каруле, в южной части Афонского полуострова, в том числе бывший полковник царской армии, старший брат российского посланника в Сербии Василия Николаевича Штрандтмана иеросхимонах Никон (Штрандтман), бывший телохранитель Николая II схимонах Никодим, русский князь иеросхимонах Парфений и др.[368] Пополнение святогорской братии за счет представителей российской эмиграции, несомненно, было бы значительно больше, если бы не жесткие ограничительные меры со стороны греческих властей, введенные в конце 1920-х гг. Однако оно и так стало значительным явлением в истории русского Афона.
ebooksa