Григорий Иванович Самойлов (1904–1989) прославился тем, что проведя в 1941–1945 гг. четыре года в нацистском концлагере Сталаг IX-С вблизи Бухенвальда, построил там, выменивая продуктовые посылки Красного Креста на материалы и инструменты, «самую красивую часовню в тогдашних немецких лагерях военнопленных» (сейчас ее иконостас в сербско-византийском стиле находится в часовне на Центральном кладбище Белграда). Этот архитектор также участвовал в проектировании и строительстве церкви св. Иоанна Крестителя в с. Вучья (он также расписал ее иконостас), церкви св. Архангела Гавриила в Белграде и храма в г. Баня Лука (уничтоженного во время Второй мировой войны)[964].
Инженер Сергей Николаевич Смирнов (1877–1958) возглавлял работы по созданию интерьеров церкви св. Георгия – храма-мавзолея королевской династии Карагеоргиевичей в Опленце. Эта церковь была освящена еще 23 сентября 1912 г., здесь был погребен скончавшийся 16 августа 1921 г. король Петр I Карагеоргиевич, но внутренне убранство храма создавалось в 1920-1930-е гг. С.Н. Смирнов также руководил оформлением интерьеров строившейся в 1924–1936 гг. дворцовой церкви св. ап. Андрея Первозванного в королевской резиденции на Дедине, и вместе с архитектором Н.П. Красновым возводил часовню, посвященную черногорскому государю и владыке Петру II Негошу. Проживавший в г. Косовска-Митровица инженер-строитель Николай Федорович Денисенко осуществил реставрацию многих древних храмов и монастырей: Высоко-Дечанского, Богородицы Левишка и др.
Широкую известность в Югославии приобрело русское иконописное искусство, оказавшее большое влияние на сербов. Из церковных художников выделялись Иван Петрович Дикой, Владимир Яковлевич Предаевич, барон Николай Богданович Мейендорф, Б.И. Образков и В.Н. Шевцов, которые участвовали в украшении упоминавшегося храма-мавзолея св. Георгия в Опленце и церкви св. ап. Андрея Первозванного на Дедине. Николай Мейендорф по благословению епископа Жичского свт. Николая (Велимировича) в 1937 г. написал в храме св. Саввы монастыря Жича фрески с изображением российского императора Николая II и св. Серафима Саровского[965]. И.П. Дикой также расписал фресками храм св. Иоанна Предтечи в Грделице. Художник В.Я. Предаевич, профессор Академии прикладных искусств в Белграде, выполнил роспись придворного храма (фрески и иконы) прп. Симеона Немани, родоначальника династии Неманичей. Родословная Предаевича восходила к тем сербам, которые в середине XVIII в. переселились в Россию.
Следует отметить также изографов: Николая Толмачева, Николая Малышкина, Андрея Биценко, Бориса Селянко, Василия Пирожкова, Георгия Зигерн-Корна (написавшего фрески в 15 церквах), Владимира Курочкина, Марианну Малахову (писавшую иконы для духовной семинарии в Сремских Карловцах), генерала Бориса Литвинова, Ольгу Богорадову, Андрея Быченко (расписавшего в 1927 г. иконостас для храма монастыря св. Романа), учеников И.Е. Репина Степана Колесникова и Елену Киселеву и др.[966] В частности, Андрей Васильевич Биценко и Василий Пирожков украсили своими фресками и иконами кафедральный храм Пресвятой Троицы в г. Лесковаце, Петр Сухарев расписал фресками стены церкви св. Иоанна Крестителя в с. Вучья, Евгения Долгова – храм свт. Николая Чудотворца в Црна-Траве.
Особую признательность сербов заслужило творчество знаменитого иконописца и реставратора Пимена Максимовича Софронова (1898–1973), ученика известнейшего в России реставратора-иконописца Гаврила Ефимовича Фролова. В 1934–1937 гг. П.М. Софронов руководил Синодальной иконописной школой в монастыре Раковица вблизи Белграда, открытой по инициативе Святейшего Патриарха Варнавы и прекратившей существование после кончины Первосвятителя[967]. Среди его учеников в этой школе были: епископ Иоанн (Булин), игумен Тадей (Штрбулович), известный позднее в Болгарии иконописец Николай Шелихов и многие другие. П.М. Софронов написал и отреставрировал множество икон для русских, сербских, украинских, болгарских и греческих церквей, работал он и в Ватикане. В статье, написанной к пятилетию кончины иконописца, отмечалось: «Софронов стал как бы посредником между религиозной живописью России, Сербии, Болгарии. Он как бы скрещивал многовековые традиции религиозного искусства этих народов, поставив себе целью возрождение византийских и старославянских традиций в новых временах»[968].
Бывший студент Российской академии художеств Иван Иустинович Мельников написал более семи тысяч икон и фресок, главным образом в Македонии, благодаря покровительству епископа Битольского Иосифа (Цвийовича) и епископа Охридского свт. Николая (Велимировича). В частности, владыка Николай обеспечил ему свободу посещений всех монастырей епархии и поделился своими знаниями в области православной иконографии. Свой первый иконостас И.И. Мельников создал в 1921 г. для церкви свт. Николая Чудотворца в с. Наколец на Преспанском озере, затем написал иконостасы в церкви свт. Николая в Струге, церкви св. Анастасии в монастыре св. Наума, церкви св. Петки в Битоли, церкви св. Феодора Тирона в с. Српци около Битоли, три иконостаса в монастыре Манастирац вблизи Дебра, фрески в монастыре Калиште, в королевской часовне монастыря св. Наума, церквах Пресвятой Богородицы, св. Недели и русском храме Пресвятой Троицы в Битоли, церкви свт. Николая в с. Сопотницы, церкви св. Илии в с. Жванье и др. В других регионах Югославии он создал иконостасы в церквах св. Прокопия и св. Георгия вблизи Чачака, в овчарском монастыре Преображения Господня, церкви Пресвятой Богородицы в Чайниче, церкви Вознесения Господня в с. Осечине, перламутровый иконостас для храма св. Саввы в монастыре Жича. В мастерской И.И. Мельникова прошли курс обучения более 50 учеников – русских и сербов.
Еще один русский эмигрант – участник Белого движения Сергей Иванович Обрезков с благословения Святейшего Патриарха Варнавы в 1930-е гг. внес большой вклад в реставрацию средневековых фресок и икон в македонских монастырях. Известным художником-реставратором живописи в сербских монастырях и храмах была также Елена Владимировна Вандровская, работавшая старшим реставратором в музее Воеводины и занимавшаяся, в частности, реставрацией фресок XI в. в соборе св. Софии в Охриде[969].
Высоко ценилось в Югославии и русское церковное хоровое пение. Среди росийских эмигрантов было значительное количество хористов, регентов и солистов разных хоровых ансамблей, в том числе церковных хоров, а также просто штатских и военных лиц с музыкальным образованием. Более сотни из них устроились преподавателями пения и регентами в средних учебных заведениях, а еще несколько десятков – регентами хоров при храмах и культурно-общественных коллективах. Вклад русских эмигрантов в церковное пение в Югославии прослеживается в следующих видах их деятельности: 1) основание и дирижирование хорами в сербских храмах; дирижирование любительскими хорами в провинции – крестьянскими, молодежными, национальных меньшинств, ремесленников, Сокольских организаций; основание и дирижирование хорами учеников средних учебных заведений; 2) гармонизация сербских духовных песнопений и их адаптация для исполнения в местных условиях и при возможностях хора; 3) ознакомление местного населения с русскими духовными сочинениями; 4) составление, упорядочение и пополнение нототек при сербских церковных приходах и гражданских певческих обществах; 5) преподавание предметов церковное пение, хоровое пение и теория музыки и дирижирование хорами в сербских духовных семинариях; 6) изучение православного пения, публикация исследований и рецензий на концерты духовной музыки[970].
Деятельность русских регентов, преподавателей музыки и композиторов духовных песнопений была чрезвычайно плодотворной. В Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Югославии) во всех русских церковных приходах существовали свои хоры, а иногда и несколько одновременно. Духовный очаг на чужбине и не мыслился иначе, как с хором, все равно, из скольких певчих он состоял. Однако русские хоры создавались и при сербских храмах. До приезда эмигрантов из России в уездном сербском городе церковный хор мог существовать лишь при одном из храмов. Поэтому уже в начале 1920-х гг. беженцы создали свои, «русские» хоры, которые, получив на то благословение от сербских епископов, пели на богослужениях в местных храмах. Если в римо-католической и мусульманской частях страны существовали православные храмы или монастыри, русские эмигранты ходили туда и также создавали свои хоры – в Дубровнике, Сплите, Загребе, Любляне, Баня Луке, Мостаре и других городах.
Русские церковные хоры нередко возникали спонтанно. Вот как это описал в своих воспоминаниях академик протоиерей Владимир Мошин: «Как и вся русская интеллигенция, которую остроумный Степанов в своих мемуарах метко охарактеризовал как “поющую, вопиющую, взывающую и глаголящую”, наша русская колония не оказалась без талантов. Все пели, все играли, декламировали, танцевали. Вероятно, уже через месяц-два по приезде в г. Копривницу был устроен первый “русский вечер” с концертным отделением, где Оля [супруга Мошина] с Веселовским блестяще исполнили на рояле в четыре руки увертюру к вагнеровскому “Тангейзеру”, княгиня Тохтамышева, хорошая балерина, удивила публику классическими балетными номерами, маленький хор исполнил в декорациях популярную “Волга, Волга”… Зал был переполнен, успех потрясающий!.. В том же, первом, году нашего пребывания в Копривнице мы основали и хор в местной православной церкви с участием местных певцов-сербов, которым первое время руководил мой брат [Сергей Мошин], а после его отъезда в Белград принял управление я, и управлял им 12 лет до нашего отъезда из Копривницы»[971].
Регентов из России было так много, что нередко они пропагандировали себя в местной прессе. Так, например, в одном из католических регионов страны русский регент дал следующее объявление в сербской газете: «В деревнях Сонта и Гомбош (Бачка) имеется русский хор, который состоит из 15 певчих. Он готов стать постоянным хором в любом православном храме, так как такового в этих деревнях нет». Другой русский регент – Василий Гаврилов, в 1922 г. проживавший в г. Винковци, предлагал свои услуги, дав объявление в газете сербской церкви. Объявление в 1929 г. давал и Павел Овсянников, «бывший регент певческих обществ в Приедоре и Шабаце, ученик Архангельского и Глазунова»[972].
Хоровое церковное пение в большинстве провинциальных сербских храмов было новшеством, и его появление вызвало большой интерес у местного населения. В городах, где существовало несколько православных храмов, верующие узнавали, в каком из храмов сегодня будет петь русский хор, и шли туда. В 1920-е гг. эти хоры часто принимали участие в благотворительных концертах, устраивавшихся русской колонией для оказания помощи нуждающимся, сиротам, вдовам или инвалидам. Хор выступал с местными или гастролирующими русскими артистами и вокальными солистами, исполнял и популярные русские народные песни. Постепенно, спевшись и приобретя ноты, русские хоры расширяли свой репертуар и давали вечерние духовные концерты, в программах которых звучали сочинения Архангельского, Бортнянского, Веделя, Гречанинова, Львова, Чеснокова. Если в их городе возникал русский церковный приход, эти хоры с регентом продолжали свое существование в русской церкви или хор делился на два. Историк-краевед многонационального города Битоль записал бытовавшую там в межвоенный период поговорку: «Двое македонцев – партия, двое русских – хор»[973].
При сербских храмах нередко пели смешанные сербско-русские хоры, которыми управляли русские регенты. Эти энтузиасты и глубоко верующие люди были выпускниками российских духовных семинарий и провинциальных приходских школ, сыновьями священников, монахами, людьми военного звания, преподавателями, казаками. Они обладали необходимыми познаниями в церковном пении, так как еще в России чаще, чем это было принято у сербов, посещали богослужения и заказывали требы. Песнопения и их чередование запоминались ими с раннего возраста. Для многих эмигрантов желание стать регентом было не только душевной потребностью, но и возможностью получить от Сербской Церкви скромное вознаграждение, что позволяло выжить на чужбине.
В журнале «Русский хоровой вестник», издаваемом пражским Общестуденческим русским хором имени А.А. Архангельского, в 1928 г. были приведены следующие сведения о некоторых русских хорах в Югославии: «Смешанный церковно-светский хор в Новом Саде (дирижер – И.Г. Григорьев[974]); хор имеет богатую нотную библиотеку и ведет работу по снабжению нотами других хоров; хоры в Загребе, Сараево, Которе. Русский церковно-светский хор в Земуне (Югославия); смешанный, состав – 20 человек; регент А.В. Гриньков. Хор постоянно поет в русской земунской церкви, устраивая, кроме того, самостоятельные концерты.
Хор Кубанской казачьей дивизии (Белище, Югославия). Основан на острове Лемносе в 1921 г. Переехав в Сербию, хор, находясь все время на работах (железнодорожные мастерские, постройка шоссе и т. п.), не только не забывает хоровых занятий, но, наоборот успешно выступает с духовным и светским репертуаром. Состав хора – 24 человека; регент – полковник В. Рудько. При хоре же организован струнный оркестр местных народных инструментов. Русский хор в г. Которе (Далмация); основан в 1927 году, смешанный, 12 человек, регент И.И. Моисеенко. В Земуне и Панчево с успехом прошел духовный концерт хора Сербской соборной церкви Земуна – под управлением Е.П. Маслова. В День русской культуры в Земуне объединенными хорами «Михаил Глинка» и «Хора русской земунской церкви» под управлением И. Слатина и А. Гринькова был дан исторический духовный концерт. Состав хора – 80 человек. Концерт вызвал большой интерес местного общества»[975].
Большую культурно-воспитательную роль в сербских школах вели русские преподаватели музыки и пения. В качестве регентов они прививали ученикам любовь к православному церковному пению и русской песне. Выпускники этих школ позднее тепло вспоминали русских педагогов. Например, профессор Бориша Вукович с большим уважением писал о Дмитрии Сергеевиче Перегордиеве, кубанском казаке, который в гимназии в Сремских Карловцах преподавал русский язык, пение и был регентом ученического хора: «У него была характерная короткая прическа, впереди было совсем мало волос. По Карловцам он всегда передвигался на велосипеде, прямо, выпрямившись на нем, как при верховой езде. Прекрасный регент. От хористов требовал абсолютную дисциплину, начиная с построения по высоте, кончая полным подчинением регенту. Был он по-казачьи строгим, а если кто проявлял неповиновение, угрожал: Выгоню, запишу, накажу! Однако в душе был добрым и благородным. Под его палочкой мы успешно справлялись с богатым репертуаром сербских, а в особенности русских песен. У него была особая манера дирижирования – сильно акцентированный постепенный переход с fortissimo на piano и наоборот. Исполнить это было нелегко, но получалось эффектно»[976].
В 1920-е гг. русских преподавателей-регентов в школах было больше, чем в 1930-е. В связи с увеличением в стране учеников и провинциальных средних учебных заведений, ограниченное в средствах Министерство просвещения упраздняло преподавание музыки и хорового пения и первыми увольняло русских преподавателей, людей без подданства, нанимаемых по контракту на год или на гонорарную работу. Однако преподавание пения и ученические хоры все же сохранялись в некоторых школах уездных городов и гимназиях, известных своими историей и традициями (Сремски Карловцы, Крагуевац, Нови Сад, Вальево). Хроника ежегодных отчетов средних учебных заведений показывает, какую роль в первые годы после войны играли школы в культурном воспитании населения отсталых районов Королевства сербов, хорватов и словенцев. Несколько раз в учебном году в школах устраивались торжественные концерты с лекциями, чтением патриотических стихотворений, выступлением ученического хора, а иногда и оркестра. Помимо исполнения государственного гимна, регулярно звучали духовные песнопения. По большим церковным праздникам ученики с русским регентом пели на литургии в местном храме. Лишь в конце 1920-х гг. в репертуаре школьных хоров стали преобладать светские песни[977].
Среди российских эмигрантов глубокими знатоками церковного пения были: архиепископ Гавриил (Чепур), епископ Митрофан (Абрамов), И.А. Гарднер (будущий епископ Филипп), протоиерей Петр Беловидов, священник Владимир Мошин, В. Анисенко, Ю.И. Арбатский, С.Г. Гущин, Е.П. Маслов, А.В. Гриньков, П.Г. Проскурников, Л.И. Маслич, Н.В. Капустин, А.Н. Кузьменко, П.А. Фигуровский, В.Х. Щербаков и др. О некоторых из них следует рассказать подробнее.
Известным церковным композитором, ученым литургистом и большим знатоком русского церковного пения был архиепископ Челябинский и Троицкий Гавриил (в миру Григорий Маркелович Чепур; 1874–1933). Он окончил Киевскую духовную академию, состоял ректором Полтавской и Вифанской духовных семинарий, настоятелем церкви свв. Двенадцати апостолов в Московском Кремле, Синодальным ризничим и членом Высшего Церковного Управления на юге России (1919–1920).
Свидетельство о выдающихся способностях владыки имеется в воспоминаниях архимандрита Киприана (Керна): «Один из священников, уезжавших в годы Гражданской войны из России, попал при эвакуации из Новороссийска на тот же пароход, что и епископ Гавриил и еще несколько епископов из бывшего Высшего Церковного Управления на юге России. В море их застал праздник Сретения. Священников ехало довольно много, да еще несколько владык, были облачения, некоторые архиереи успели, слава Богу, вывезти ценные вещи из своих ризниц и тем спасти их от поругания и расхищения безбожников коммунистов. Были, конечно, и сосуды, и св. антиминсы, так что можно было служить, даже и литургию на пароходной палубе или в трюме. Больше того, Курский епископ Феофан вез с собою чудотворную икону Курской Божией Матери «Знамение», нашу Заступницу и Утешительницу в годы изгнания и скитания. Решили служить всенощную под Сретение. Но оказалось, что нет богослужебных книг, или, во всяком случае, они были где-то не на этом пароходе, а на каком-то другом транспорте. Как быть?.. Решили, что придется службу отменить или просто ограничиться пением тропаря и кондака, а наутро уже совершить литургию, которую, конечно, все знали наизусть. Но вот всех спас преосвященный Гавриил, который предложил провести всю службу безо всяких книг и нот. И действительно, он один пропел всю службу праздника, да еще с разными особенными напевами и подобнами. Такова была феноменальная память епископа Гавриила в богослужебных песнопениях и музыке»[978].