Уже вскоре после заключения в ноябре 1918 г. перемирия между странами, воевавшими на Салоникском фронте, из Греции в Россию выехало более 11 тысяч солдат и офицеров бывшей 2-й Особой пехотной дивизии. Однако в Греции продолжали оставаться сотни российских военнослужащих, не пожелавших возвращаться на родину, а также раненых и больных, находившихся на излечении в русских, английских, французских госпиталях. Часть из них в дальнейшем стала постоянными жителями страны и влилась в российскую диаспору, которая вскоре начала быстро расти.
После революционных событий 1917 г. и поражения Белой армии в Гражданской войне в Грецию прибыло значительное количество российских эмигрантов. Первая заметная группа беженцев прибыла в Грецию в апреле 1919 г. вместе с эвакуированными с Юга России греческими войсками. Затем стали регулярно приходить корабли с ранеными солдатами и офицерами Белой армии. В частности, 6 марта 1920 г. в Пирей из Новороссийска прибыл приспособленный под госпитальное судно пароход «Херсон», имевший на борту 1042 раненых и больных. К середине мая 1920 г. общее число эмигрантов достигло 3500, из них около 2000 в Афинах (в том числе 1000 военнослужащих) и около 1500 в Салониках (из них 944 солдата и офицера)[1281].
17 ноября 1920 г. в Грецию после семилетнего отсутствия с разрешения премьер-министра Е. Венизелоса, который за три дня до этого потерпел поражение на выборах, вернулась вдовствующая королева-мать Ольга Константиновна. Следует отметить, что последние годы ее жизни были омрачены рядом трагических обстоятельств. После убийства в 1913 г. мужа короля Георга I взошедший на престол сын – король Константин резко изменил политическую ориентацию, сблизившись с Германией. Незадолго до начала Первой мировой войны Ольга Константиновна вернулась в Россию, где работала в госпиталях, помогая раненым. В тот период королева проживала в Константиновском дворце (в Стрельне, под Петроградом), после революции 1917 г. потеряла убитыми от рук большевиков многих друзей и родственников.
Так как накануне возвращения Ольги Константиновны в Грецию ее внук – молодой король Александр скоропостижно умер, она стала на один месяц (до возвращения из изгнания сына – короля Константина) регентом Эллады с титулом «королева-мать и правительница». После возвращения своим духовником Ольга Константиновна попросила быть протоиерея Павла Крахмалева. Правительница не осталась в стороне от беды своих прежних соотечественников. В конце 1920 г. по просьбе генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, в связи с эвакуацией частей Белой армии из Крыма, и по ходатайству королевы Ольги греческое правительство дало согласие принять в страну еще 1742 русских эмигранта. Из них 1000 человек были отправлены на проживание в Салоники, остальных разместили в Афинах[1282].
Поскольку в Греции находились два русских госпиталя (в Пирее и Салониках), преимущество для въезда в страну предоставили больным и раненым военнослужащим, которых по указанию Ольги Константиновны размещали в этих лечебницах. Личное приглашение от королевы и от греческого правительства получили морские офицеры, в прошлом находившиеся на службе в Средиземноморской флотилии. Уже первые группы российских беженцев получили заметную помощь от русского госпиталя в Пирее. К 25 мая 1919 г. там было собрано 14 645 драхм, собрали и выдали 302 предмета одежды и обуви; неимущие получили свыше 2000 обедов, наконец, 125 человек нашли приют и лечение в стенах больницы. Наибольшее количество беженцев, живших одновременно при госпитале, доходило до 75 человек[1283].
С начала 1920 г. больных и раненых в русском Пирейском госпитале содержало французское правительство, затем через несколько месяцев – греческое. Однако после разгрома греческой армии турками и начавшихся в Малой Азии репрессий против мирного населения в Грецию хлынул миллионный поток собственных беженцев. В свете этих событий с 1 мая 1921 г. больных и раненых русских военнослужащих сняли с довольствия, и они должны были освободить греческие госпитали для прибывающих из Малой Азии беженцев-греков[1284].
В начале 1921 г., после семилетнего перерыва, появились русские паломники на Афоне. Первыми паломниками были казаки с острова Лемнос или из Галлиполийских лагерей, часто не имевшие никакого вида на жительство. Вслед за ними появились российские эмигранты, трудившиеся на соседних с Афоном рудниках, которые также искали работы на Святой Горе, затем – беженцы из русских лагерей в Македонии и других частях Греции. С зимы 1921/22 г. они начали почти ежедневно пребывать в Свято-Пантелеимо-новский монастырь, иногда группами по четыре – шесть человек, причем большинство приходило нелегально. Часть из них помогала братии по хозяйству, а некоторые хотели остаться на долгое время, не считаясь с тем, что, по свидетельству очевидца этих событий М. Прохорова, подвергали опасности обитель, «не имеющую права без особого на то разрешения держать у себя русских». Многие из этих паломников очень нуждались, и братия помогала им, нередко отдавая неимущим одежду и обувь из последних запасов. Монастырская больница постоянно обслуживала паломников и, несмотря на запрещение Кинота, Руссик подолгу принимал некоторых паломников, особенно желавших совершить монашеский постриг. Больные же всегда оставались в монастырской лечебнице до полного выздоровления или смерти. В последнем случае они погребались братией обители[1285].
По официальным данным, в 1921 г. в стране находилось 31,5 тысяч российских эмигрантов (в основном казаков на острове Лемнос), в том числе полторы тысячи в Афинах и две тысячи в Салониках (их называли «левко-россос», т. е. «белыми русскими»). В этих двух городах были созданы русские гимназии. Кроме того, в 1920-е гг. из СССР в Грецию репатриировалось около 100 тысяч российских греков, так называемых понтийцев, или «россопонтов»[1286].
Уже осенью 1918 г. в Афинах по инициативе российского императорского посланника в Греции Е.П. Демидова и его супруги С.И. Демидовой был образован Союз помощи русским в Греции. С.И. Демидова стала его председателем, а генеральный консул России в Пирее Иван Николаевич Хаджи-Лаззаро (1880–1960) – секретарем. В задачи Союза входило определение нуждающихся в русские лагеря беженцев, их трудоустройство, размещение и питание, оказание бесплатной медицинской помощи, направление русских неимущих эмигрантов в соответствующие греческие учреждения, выдача справок, денежных пособий и т. п. 31 мая 1919 г. работавший в тесном контакте с различными российскими гражданскими, военными и духовными представителями в стране Союз помощи русским в Греции открыл в Афинах лагерь для бесплатного помещения неимущих российских беженцев[1287].
В конце 1918 г. Союз обратился за содействием к своим соотечественникам – монахам, пребывавшим на Святой Горе. Все русские обители Афона откликнулись на этот призыв. Наибольшую помощь оказал Свято-Пантелеимоновский монастырь, в январе 1919 г. Братство русских обителей (келлий) пожертвовало 280 драхм, братия Свято-Ильинского скита – 30 драхм и т. д.[1288]
В первой половине марта 1919 г. афонский корреспондент российского консульства в Салониках А.А. Павловский, согласно постановлению совместного заседания представителей русских святогорцев от 4 марта, запросил мнение главных русских обителей Афона о возможности создания на Святой Горе местного комитета (отделения) Союза помощи русским в Греции. 16 марта настоятель Свято-Пантелеимоновского монастыря архимандрит Мисаил ответил, что его братия сама затрудняется заняться организацией комитета, но если другие обители захотят, она не будет против. В конце концов о желании открыть на Афоне отделение Союза помощи русским в Греции сообщили лишь насельники Свято-Ильинского скита, и оно не было создано[1289].
Когда в середине февраля 1920 г. через салоникского консула русским обителям на Афоне поступило письменное предложение российского посланника в Афинах принять тысячу человек раненых русских солдат и офицеров, на эту просьбу последовал отказ. Так, Духовный Собор старцев Свято-Ильинского скита в ответном письме от 24 февраля сообщил, что «для названных раненых у нас найдутся помещения на 30 чел. и, с великим трудом, кое-какие кровати, хотя совершенно голые, ибо у нас нет ни тюфяков, ни простыней, ни подушек, ни одеял. У нас также нет для них ни белья, ни медикаментов. О продовольствии и говорить нечего, ибо мы крайне нуждаемся не только в самых необходимых продуктах, но и в насущном куске хлеба. Поэтому всем понятно, что упомянутые раненые не могут у нас находиться»[1290]. В результате раненые русские солдаты на Афон не прибыли.
12 марта 1920 г. в Грецию приехал эвакуированный на пароходе из занимаемого Красной армией Новороссийска митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). 25 марта, на Благовещение, он прибыл в Афины. Пасхальную заутреню владыка Антоний отслужил с митрополитом Афинским Мелетием в присутствии большого количества духовенства и короля. На Фоминой он служил один в соборе и говорил поучение по-русски, которое переводил на греческий архимандрит Хризостом (будущий архиепископ Афинский и всей Эллады). После проповеди владыку Антония, по свидетельству очевидцев, почти на руках внесли в алтарь и целовали обе руки со всех сторон.
После Фоминой недели владыка просил, чтобы его отпустили на Афон, но митрополита упросили остаться на торжественную встречу в Академии наук, где в присутствии архиереев, духовенства и семинаристов были прочитаны рефераты о его сочинениях. Через несколько дней греческое правительство выделило митрополиту Антонию 15 тысяч драхм[1291]. В конце апреля владыка уехал на Святую Гору, где пробыл почти пять месяцев.
Также в марте 1920 г. около двух тысяч донских казаков и более полутора тысяч гражданских беженцев вместе с 10 православными священниками и епископом Екатеринославским и Новомосковским Гермогеном (в миру Григорием Ивановичем Максимовым) были эвакуированы из Новороссийска на греческий остров Лемнос (по-гречески Лимнос). Ожидая разрешения на высадку, эмигранты несколько недель провели на борту судов у острова, встретив там Пасху.
По воспоминаниям графини М.А. Граббе, на святой вторник протоиерей Георгий Голубцов в трюме парохода «Брауенфельз» провел общую исповедь и отслужил обедню. В своей проповеди о. Георгий призывал: «Нельзя винить большевиков, когда вся русская интеллигенция поступает не лучше, пора опомниться, образумиться, обратиться к Церкви, каяться, и тогда Господь спасет Россию – только тогда, когда все достаточно покаются и соединятся в общей настойчивой, неутомимой молитве». М.А. Граббе вспоминала, что «о. Георгий говорил с необыкновенной силой, иногда беспощадно громил и с огромной верой закончил словами: “На колени, – повторяйте за мной, – каюсь, каюсь. Каюсь”. Прочитал разрешительную молитву. Почти все плакали. Затем началась обедня. После обедни о. Георгий обошел все трюмы и причастил больных. 3 апреля нас выгрузили на берег»[1292].
Крайне тяжелые условия жизни – в палатках на голой земле, без отопления, должного питания и медицинского ухода уже весной 1920 г. вызвали высокую смертность. В марте – мае протоиереи Константин Ярмольчук и Георгий Голубцов отпевали умерших почти каждый день. На июнь 1920 г. в лагерях беженцев находились 3569 эмигрантов (из них 1138 детей), и более 80 к тому времени уже умерли и были похоронены на русском кладбище в Калоераки[1293].
Уже в середине апреля была создана первая церковь в Донском лагере: в большой палатке из подручного материала соорудили иконостас, многие казаки пожертвовали свои иконы. 28 апреля генерал П.П. Калитин в рапорте генералу П.Н. Врангелю в Константинополь просил прислать все необходимое для устройства храма. В первой половине мая в больших палатках были оборудованы еще две церкви, многие беженцы стали певчими, алтарниками, псаломщиками. Хор донской церкви под управлением профессора И.В. Татаркина быстро стал известен не только среди русских эмигрантов, но и в окрестных греческих селах и г. Кастро (Мирина). Как отмечал в своем дневнике управляющий отделом народного просвещения Всевеликого войска Донского В. Светозаров, «теплая молитва в скромных храмах-палатках смягчает страдания, вносит дух примирения с неотвратимыми и неизбежными ударами судьбы и дает возможность отдохнуть и успокоиться больному и истерзанному сердцу русского беженца»[1294].
Владыка Гермоген находился на острове вместе с сыном около полугода, совершая богослужения в устроенной им походной церкви Вознесения Господня. Епископ был тепло принят митрополитом Лемносским Стефаном, в середине мая 1920 г. они провели совместное богослужение в одной из палаточных церквей. Затем по приглашению митрополита владыка Гермоген совершил богослужения с четырьмя русскими священниками и тремя диаконами на церковнославянском языке в соборах городов Кастро и Мудрос. Беженцы воспринимали это как проявление солидарности и поддержки греками русских братьев-единоверцев.
Кроме того, казаки фактически восстановили старинную полуразрушенную церковь Святых Апостолов в г. Мудросе, и в дальнейшем русские священники совершали там службы на церковнославянском языке. Русское духовенство служило также в греческой церкви с. Портиану, богослужения на церковнославянском периодически проводились и в новом Благовещенском соборе г. Мудроса.