У греков остались добрые воспоминания о казаках как об очень верующих людях, однако некоторые национальные устраиваемые русскими беженцами богослужения вызывали у них недоумение. Так, когда в связи
Сохранилось свидетельство, что епископ Гермоген в июне 1920 г. отказался на острове Лемносе служить панихиду по Николаю II, ссылаясь на то, что император отрекся от престола. Согласился отслужить эту панихиду также приехавший в марте 1920 г. на Лемнос последний протопресвитер военного и морского духовенства Российской империи о. Георгий Иванович Шавельский (1871–1951), но, по свидетельству известного психиатра Н. Краинского, не по царю, а просто по рабу Божиему Николаю, ведь он – «бывший самодержец»[1296].
Однако это свидетельство отчасти опровергается «Архипастырским воззванием к донским казакам» владыки Гермогена от 1 января 1922 г., написанным на Афоне. В нем епископ писал: «…когда организуется новая Донская армия, и все будет готово на врага, тогда дайте мне знать, и где бы я ни был, я, ваш архипастырь, готов идти с вами. Я пойду впереди вас с животворящим Крестом в руках, и буду благословлять ваше победное шествие на помощь России восстановить престол царский, вернуть народу русскому его законного царя. И пусть на знаменах ваших крупными огненными, как меч херувима, словами будет написано “Боже, Царя храни”»[1297].
13 августа 1920 г. епископ Гермоген поселился на Афоне по протекции митрополита Антония (Храповицкого). Архиепископ Нестор (Анисимов) так писал об этой истории: «Энергичный, предприимчивый, сильный духом, он однажды в начале тяжелого периода беженства с острова Лемноса на малой утлой рыбачьей лодке приплыл на Афон за 50 с лишним морских миль. Целую неделю пробыл владыка, в море среди бури, ветра и непогоды, одинокий на утлой лодочке. На Афон прибыл он, движимый великой ревностью увидеть и преклониться перед святыней православного иночества»[1298].
Епископ действительно приплыл на Святую Гору на рыбацком баркасе Пантократорского монастыря вместе с полковником К.В. Прокошевым и диаконом Михаилом. Сначала он посетил Пантократор, затем Свято-Ильинский и Свято-Андреевский скиты, а 28 августа прибыл в Свято-Пантелеимо-новский монастырь, где ему была устроена торжественная встреча. Владыка Гермоген сказал братии слово, в котором «просил принять его, как “странника” из общей нам земли России», и отметил: «Пройдет еще несколько времени, Бог смилуется над бедной Россией, порядок восстановится, тогда они, архипастыри, будут обязаны опять явиться на свои паствы»[1299]. В этот же день епископ встретился с митрополитом Антонием (Храповицким).
1 октября 1920 г. владыка Гермоген служил в престольный праздник Киновии в Покровском соборе Руссика, а 3 октября его проводили в Дафну для отъезда в Россию, но из-за отсутствия парохода он 5 октября возвратился в монастырь. Лишь 31 октября епископ приехал с Афона в Салоники, однако там российский консул сказал ему, что дело Врангеля проиграно, Южная армия готовится к эвакуации из Крыма, и посоветовал не выезжать с Афона. В результате владыка через несколько дней возвратился в Свято-Пантелеимоновский монастырь, а 20 января 1921 г. уехал на жительство в скит Новая Фиваида[1300].
Епископ Гермоген часто служил в храмах разных монастырей Святой Горы и имел теплые личные отношения с настоятелями многих афонских обителей: Свято-Пантелеимоновского монастыря – архимандритом Мисаилом, Свято-Андреевского скита – архимандритом Митрофаном, Свято-Ильинского скита – архимандритом Иоанном, скита Новая Фиваида – иеросхимонахом Ионой, сербского монастыря Хиландар – архимандритом Митрофаном и болгарского монастыря Зограф – архимандритом Владимиром[1301].
27 июля 1921 г. владыка служил литургию во время престольного праздника св. вмч. Пантелеимона в Руссике. В ноябре того же года он участвовал в работе Первого Всезаграничного Русского Церковного Собора в Сремских Карловцах (Королевство сербов, хорватов и словенцев), на несколько недель покинув Святую Гору. 2 января 1922 г. епископ Гермоген высоко оценил переданное ему на отзыв Отеческое послание игумена и братии Свято-Пантелеимоновского монастыря православному карпато-русскому народу от 30 ноября 1921 г. и в своей резолюции написал, что этот труд желательно напечатать в большом количестве экземпляров для распространения на Карпатской Руси[1302]. 21 апреля 1922 г. владыка Гермоген навсегда покинул Афон в связи с его планируемым назначением управляющим русской епархии в Греции. Собравшейся проводить братии Руссика епископ сказал краткое прощальное слово и через Дафну уехал в Салоники[1303], а затем – в Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. – Югославия).
В октябре 1920 г. уехали с Лемноса в Болгарию протопресвитер Георгий Шавельский и протоиерей Георгий Голубцов. В дальнейшем они некоторое время служили в русской церкви свт. Николая Чудотворца в Софии (о. Георгий Шавельский в 1926 г. перешел в юрисдикцию Болгарской Православной Церкви), и оба скончались в Болгарии.
Казаки же еще несколько лет жили на Лемносе, более того, в ноябре – декабре 1920 г. их число здесь многократно увеличилось – на острове в лагерях был размещен эвакуированный из Крыма Кубанский казачий корпус (около 16 тысяч человек), а затем частично и Донской казачий корпус (свыше 8 тысяч человек), в составе которых имелось военное духовенство – более 20 полковых священников: протоиереи Иаков Попов, Андроник Федоров, иереи Михаил Шишкин, Николай Рудников, Михаил Мишин и др. Возглавлял это духовенство епископ Севастопольский (будущий митрополит) Вениамин (в миру Иван Афанасьевич Федченков, 1880–1961), в 1919–1920 гг. служивший епископом Белой армии и флота войск Юга России. Благочинными на Лемносе были митрофорные протоиереи Георгий Гончаров, Димитрий Трухманов и протоиерей Петр Соцердотов. Все они были уважаемы казаками за самоотверженность (многие служили в госпиталях корпусов) и стремление разделить тяготы военной службы со своей паствой. Так, например, упоминавшийся протоиерей Константин Романович Ярмольчук с марта 1920 г. служил на Лемносе законоучителем в Донском атаманском военном училище и священником в госпитале Красного Креста. Трое из священнослужителей скончались и были похоронены на острове: протоиерей 3-го Донского казачьего Калединского полка Петр Андреевич Федоров (1855 – 2 июля 1921), священники 1-го (инфекционного) Кубанского госпиталя Михаил Николаевич Зубилин (1873 – 21 февраля 1921) и Василий Иванович Царевский (Царенко; 1883 – 27 ноября 1921)[1304].
Вскоре во всех полках и юнкерских училищах по инициативе самих казаков были созданы походные церкви в палатках и бараках, украшенные женами офицеров. В каждой такой церкви имелся хор из казаков, а на службах в храмах Мудроса и Портиану пел хор, созданный в Донском казачьем корпусе хорунжим С.А. Жаровым, который в последующие десятилетия приобрел своими выступлениями мировую славу. В своих воспоминаниях Сергей Жаров писал, что изнуренных духовно и физически казаков сильно привлекала мудросская церковь, которую греки передали русскому духовенству. Здесь в четверг на Страстной неделе 1921 г. жаровский хор впервые пропел всю службу, затем он стал давать концерты в лагерях беженцев.
В другом хоре – полковой палаточной церкви Донского лагеря начал свою музыкальную деятельность еще один известный хормейстер русского зарубежья – донской казак Н.Ф. Кострюков. В палаточной церкви 1-й Донской дивизии хором руководил сам командир дивизии генерал Г. Татаркин. В составе Кубанского корпуса на Лемносе оказалось около 20 певчих известного еще до 1917 г. кубанского казачьего хора, они создали большой хоровой коллектив, который пел на церковных службах в храме с. Портиану и давал концерты в лагере в Калоераки. Следует отметить, что в мудросской церкви Святых Архангелов богослужения до сих пор совершаются перед русскими иконами, подаренными казаками. На большие церковные праздники они переносятся в Благовещенский собор города[1305].
Помимо церквей казаки создали гимназии, школы, библиотеку-читальню, курсы иностранных языков, электротехники, детский сад, два самодеятельных театра и т. д. На острове также действовали Донское атаманское военное училище, Кубанское Алексеевское военное училище и офицерские курсы. В феврале 1921 г. на Лемносе проживало 19 893 русских эмигранта, а в апреле этого года – 20 774. Всего же через остров прошли свыше 30 тысяч офицеров, солдат, казаков, членов их семей и гражданских беженцев из России[1306].
При этом условия жизни здесь оставались очень тяжелыми. Вследствие голода, эпидемий и холода в некоторые месяцы умирало по 20 человек в день. В результате на Лемносе возникло два больших русских кладбища, на которых были похоронены не менее 380 человек, в том числе 82 ребенка и пять представителей духовенства – трое православных и двое буддийских (калмыков). В течение июня – декабря 1921 г. все казаки вместе с военным духовенством были вывезены с острова в Болгарию и Королевство сербов, хорватов и словенцев. С января 1922 г. по март 1924 г. на Лемносе оставались лишь двое чинов Донского казачьего корпуса, в обязанности которых входил уход за русскими кладбищами[1307].
В дальнейшем число эмигрантов из России продолжало сокращаться. В 1923 г., согласно докладу правления «Совнарода», ситуация с ними была следующей: «Общее число русских беженцев в Греции в настоящее время достигает 8-10 тысяч человек, большинство из которых прибыло с о. Лемноса после разрешения греческого правительства, часть из Галлиполи и часть прибывает из Сербии, переходя тайно границу Греции. Из этого числа рядовых казаков, вахмистров и подхорунжих – 60 %, рядового офицерства – 20 %. И знати, и высшего офицерства – 20 %. 80 % беженцев бывшей врангелевской армии находятся на работах в шахтах, рудниках, каменоломнях, заводах и на полевых работах и виноградниках. Оплата труда русских, не знающих греческого языка, ниже рабочих греков и других национальностей, а также потому, что русские беженцы, не имея средств к жизни, идут на всякую оплату. До прибытия беженцев-греков из Малой Азии работу можно было найти, но после, а также вследствие пошатнувшегося экономического состояния страны не только работы не стало, но даже немногие, работавшие на фабриках и заводах, выбрасывались вон и заменялись греческими беженцами и демобилизованными»[1308]. В 1924 г. во всей Греции проживало лишь 3 тысячи русских эмигрантов, в 1928 – 2 тысячи, а в 1935–2200[1309].
Большую роль в поддержке беженцев и развитии их церковной жизни в начале 1920-х гг. сыграла королева Ольга Константиновна, однако это продолжалось недолго. После поражения в греко-турецкой войне – в 1923 г. ее свергнутому с престола Константину и другим членам королевской семьи пришлось покинуть страну. 14 мая 1925 г. Ольга Константиновна поселилась в Риме у сына Христофора, где и умерла в изгнании 19 июня 1926 г. Некоторое время ее прах покоился в русской церкви Рождества Христова во Флоренции, а в 1936 г. был перевезен в Грецию, где его захоронили в бывшей королевской резиденции. В своем завещании королева эллинов распорядилась передать в пирейскую церковь св. кн. Ольги четыре знамени 2-й Особой русской дивизии, воевавшей на Салоникском фронте.
В 1918 г. настоятелем церкви св. кн. Ольги в Пирее был назначен упоминавшийся протоиерей Павел Яковлевич Крахмалов. После роспуска российского Балканского корпуса он остался в Греции и в феврале 1918 г. был командирован в Салоники, в русский госпиталь. Здесь он принял святыни походных церквей расформированных российских полков и маршевых батальонов, став их хранителем. Помимо обязанностей при больнице, протоиерей в это время являлся и заведующим русским участком на союзническом кладбище Зейтенлик в окрестностях Салоник, в часовне которого одно время также хранилось церковное имущество бывшей 2-й Особой пехотной дивизии Македонского фронта[1310].
В конце 1918 г. о. Павел по приглашению королевы Ольги Константиновны переехал в Пирей. Имея высокий авторитет в среде русской эмиграции, он в ноябре – декабре 1921 г., вместе с проживавшим в это время в Афинах известным историком Г.В. Вернадским, участвовал в работе Первого Русского Всезаграничного Церковного Собора в Сремских Карловцах в качестве представителя от русских общин Греции, на котором был избран членом Высшего Русского Церковного Управления за границей. Указом Зарубежного Архиерейского Синода от 26 апреля 1922 г. о. Павел был назначен благочинным всех русских
Посольский Свято-Троицкий храм в Афинах после революции еще некоторое время действовал при Российской дипломатической миссии, которую с 1912 г. возглавлял последний императорский посланник в Греции Елим Павлович Демидов – князь Сан-Донато (1868–1943). Он и его жена, Софья Илларионовна Демидова, урожденная графиня Воронцова-Дашкова (18701953), известная благотворительница и уполномоченная Российского общества Красного Креста, оказывали всестороннюю помощь общине храма[1312]. В знак признательности заслуг супругов перед церковью они были погребены рядом с ее стенами. Е.П. Демидов так же активно помогал русским святогорцам. В частности, в конце 1918 г. он занимался вопросами открытия после окончания войны Константинопольских подворий русских обителей Афона, затем – возвращения Свято-Пантелеимоновскому монастырю изъятого под военный санаторий Преображенского корпуса, предотвращения реквизиции греческими властями метохов Руссика и т. д.
Служивший настоятелем Свято-Троицкой церкви с 1914 г. архимандрит Сергий (Дабич) в начале 1919 г. организовал издание в Афинах «Русской газеты», пытавшейся сплотить русскую общину. В своей первой редакционной статье о. Сергий писал: «В нашем горе есть еще и утешение. Мы попали в Грецию, страну Сократа, Платона, Аристотеля, Демосфена, Софокла, Перикла и великих греков, давших опору государственности, цивилизацию, красоту жизни. Мы находимся в Афинах, городе мифической древности, тех Афинах, одно имя которых волнует сердца культурнейших людей. Нас приютил благородный народ, у которого есть все данные стать достойными своих предков»[1313]. Только в 1919 г. вышло 20 номеров «Русской газеты». Настоятель Свято-Троицкой церкви принимал большое участие в жизни колонии выходцев из России. В частности, он стал учредителем русско-греческой гимназии в Афинах, стремился помочь русским монахам Афона.