1944/1945 учебный год во многом оказался сорван. Этому способствовали и репрессии отдельных преподавателей. Так, например, ректор Софийской семинарии архимандрит Николай был арестован в конце 1944 г. за участие в международной комиссии, расследовавшей убийство польских офицеров органами НКВД в Катыни. Осенью 1945 г. были задержаны по обвинению в фашизме преподаватели Пловдивской семинарии: Д. Поптомов и протоиерей Михаил Шишкин. Тем не менее в 1946 г. в Болгарии еще действовали четыре средних духовных учебных заведения с 620 учащимися: Софийская семинария (270 учащихся), Пловдивская семинария (217), Черепишское священническое училище (84) и Черепишский пастырско-богословский институт (49 студентов). Кроме того, 140 студентов обучалось на богословском факультете Софийского университета, отделение которого от остальных факультетов правительство отложило до «удобного политического момента»[472].
Еще указом министра народного просвещения от 6 октября 1944 г. преподавание Закона Божия было удалено из учебных программ, а также запрещена молитва перед и после уроков. В ответ Синод отправил правительству официальную просьбу о терпимом и уважительном отношении к преподаванию вероучения. Хотя Церковь исключили из состава Высшего учебного совета, в результате переговоров в январе 1945 г. министр издал новый указ, согласно которому было разрешено факультативное преподавание Закона Божия и курса истории Болгарской Православной Церкви. Согласно решению административного совета при Министерстве народного просвещения от 11 мая 1945 г., обучать Закону Божию должны были назначенные духовной властью священники.
Для подготовки факультативных преподавателей на 1945 г. Синод в срочном порядке организовал специальный краткосрочный курс в Черепишском пастырско-богословском институте для 135 священнослужителей. Впрочем, этого было явно недостаточно, так как в 1945 г. Болгарская Церковь имела 3158 приходов и 2400 приходских священников (в 1947 г. в Болгарии насчитывалось 86 монастырей, лишь около 2500 приходов с 2250 храмами и 2225 священнослужителей). Согласно указу Синода от 27 декабря 1945 г. об организации факультативного преподавания Закона Божия в приходских училищах, в 1945/1946 учебном году была создана целая сеть таких училищ: в Пловдивской епархии – 321, Велико-Тырновской – 205, Старо-Загорской – 153, Варненско-Преславской – 147, Доростоло-Червенской – 139, Врачанской – 121, Виденской – 110, Сливенской – 107 и т. д. Однако уже в январе 1946 г. начался поворот к насаждению антирелигиозной пропаганды и коммунистической идеологии в школах. Указом и.о. министра народного просвещения Р. Ангелова от 15 января 1946 г. в государственных училищах не разрешалось религиозное воспитание в любой форме и фактически приостанавливалось создание приходских училищ, так как Церковь не располагала подходящими помещениями для их устройства[473].
Осенью 1944 г., как уже говорилось, начались репрессии священнослужителей. В этот период так называемыми народными судами по обвинению в сотрудничестве с фашистами (в соответствии с принятым законом о наказании виновных в вовлечении Болгарии во Вторую мировую войну и связанных с ней злодеяниях) было осуждено 90 духовных лиц (многие невинно), и еще несколько арестовали или убили без всякого суда и следствия. В частности, 3 ноября 1944 г. Синод написал в Министерство иностранных и религиозных дел об арестованных без всякого судебного приговора священниках Доростольско-Червенской епархии[474]. Синод также просил Дирекцию милиции извещать епархиальное начальство о задержанных священниках и позволить им отбывать сроки наказания в монастырях. В декабре, ввиду предстоящего праздника Рождества Христова, часть первых политических заключенных нового режима оказалась помилована (так, например, протосингел Русенской митрополии иеромонах Василий после освобождения из лагеря был принят в состав клира софийского собора св. кн. Александра Невского).
Как раз в это время начальник милиции Главинчев готовил аресты всех членов Синода, кроме митрополита Стефана, за то, что они в одном из своих посланий лета 1944 г. высказались против партизан. Узнав об этом, Г. Димитров в письме Т. Костову от 13 ноября попросил не допустить этого: «Арест членов Синода произведет отрицательное впечатление и, несомненно, будет использован звенаритами, земледельцами и другими нашими союзниками против нашей партии, что вызовет неблагоприятное для нас смущение у сельского населения»[475].
Однако Г. Димитров не заступился за двух арестованных в октябре 1944 г. архиереев: митрополита Паисия – из-за его высказываний в пользу Германии на страницах «Церковного вестника» и выпуска пронемецкого епархиального послания «Духовное возрождение» (при этом владыка был непримиримым защитником болгарских евреев и убежденным противником расовой идеологии) – и митрополита Кирилла как начальника военного духовенства (хотя он лишь формально занимал эту должность) и за указание подведомственному духовенству в начале 1943 г. отслужить панихиду по погибшим под Сталинградом немецким солдатам. Митрополитов продержали в тюрьме до марта 1945 г. и при этом, по некоторым сведениям, подвергали пыткам[476]. Владыку Кирилла освободили по ходатайству члена ЦК Болгарской рабочей партии (коммунистов) Т. Павлова, которого митрополит в годы войны спас из концлагеря.
Первая волна репрессий духовенства (под знаком антифашизма) продолжалась с сентября 1944 по май 1945 гг. Так, например, 9 сентября был арестован и после долгих мучений расстрелян священник с. Тръстеник о. Иоанн Тодоров, 17 сентября в г. Боян убит священник Евстатий Пандурски, 2 октября замучен священник с. Дълбни Дыбник о. Николай Йотов, 5 октября в г. Севлиево арестован и расстрелян протоиерей Стефан Кривошиев, в тот же день в г. Разлоге убит кирками вместе с 39 местными жителями священник Петр Дивизиев и т. д.[477] В этот период, по церковным данным, были подвергнуты суду 158 священно– и церковнослужителей, из них 152 осуждены, в том числе 13 на смерть. Кроме того, 45 духовных лиц были задержаны без судебных санкций, из них 25 бесследно исчезли и 4 оказались убиты[478].
В 1945 г. из ведения Церкви были изъяты дела о разводах, в следующем году гражданский брак был объявлен единственно законным. В своей антицерковной политике болгарские власти подрывали влияние Синода, умело используя действовавший уже несколько десятилетий Союз священников, так как ощутимые противоречия между епископатом и приходским духовенством существовали в Болгарии с начала XX в. В частности, архиереев неоднократно резко критиковал журнал Союза «Православен пастир» («Православный пастырь»), выходивший под руководством иерея Петра Поп Александрова. Уже 23 апреля 1945 г. Сливенский митрополит Евлогий писал владыке Стефану о нарушении управлением Союза священников устава экзархата[479].
В ответ Синод пытался добиться соблюдения духовенством церковной дисциплины. 20 апреля 1945 г. он решил контролировать точное исполнение устава Союза священнических братств, в частности, выполнение не соблюдавшегося требования, чтобы архиерейские наместники были председателями епархиальных братств и руководителями окружных и епархиальных собраний. В окружном послании Синода от 21 апреля строго запрещались переходы священников в другие епархии, а также их участие в политической жизни страны и членство в каких-либо политических партиях. Однако эти решения и призывы не оказали должного воздействия, в различных частях страны продолжали возникать «Комитеты по сотрудничеству и единству между Церковью и властью Отечественного фронта» и тому подобные организации. На заседании Синода от 12 сентября 1945 г. отмечалось, что некоторые священнослужители требуют провести «революцию» в Церкви, подобная «революционная» деятельность ряда клириков, в том числе членов управляющих советов священнических братств, строго осуждалась. Синод решил наказывать не подчинявшихся верховной церковной власти клириков[480].
Часть руководства Болгарской Церкви открыто выражала недовольство усиливавшимся ограничением религиозной деятельности в стране. В конце 1946 г. в церковной печати появилась серия статей отца Стефана Цанкова, Л. Казанджиева, Дюлгерова, Пальчовского и др., призывавших к борьбе с безбожием и «марксистской ересью». Такую же позицию занимал и редактор газеты «Църковен вестник» профессор богословия Иван Марковский. В апреле 1947 г. один из редакторов церковной газеты Виталий Кочев в присутствии нескольких священнослужителей говорил: «Священники должны понять, что они должны вести борьбу с коммунизмом и не допускать, чтобы массы коммунизировались. Пора запретить коммунистам вмешиваться в дела Церкви и руководить вообще политической жизнью в стране…» и т. д. (в тот период выходили газеты «Църковен вестник», «Народен пастир», «Църковен служител», журнал «Православен пастир» и некоторые другие церковные издания) [481].
11 мая 1948 г. начальник дирекции вероисповеданий Министерства иностранных дел Дмитрий (Димитр) Илиев (родственник члена Политбюро Трайчо Костова, занимавший эту должность с 15 февраля 1947 г.) по настоянию члена Софийского горкома Болгарской рабочей партии священника Климента Димитрова направил Болгарскому Синоду циркулярное письмо, ставшее ярким примером административного давления и грубого вмешательства во внутрицерковные дела. Церковному руководству предписывалось «содействовать усвоению со стороны клира и верующих начал народной демократии», принимать конкретные меры «против зарвавшихся реакционеров и реставраторов», «укреплять престиж Президиума Народного собрания и правительства, разъясняя экономическую, внутреннюю и внешнюю политику его», освободить «церковный аппарат» от всех «реакционных и реставраторских элементов» и т. п. (при этом данный циркуляр был опубликован 1 июня в газете «Народен пастир»)[482].
Подобные требования вызвали возражения даже со стороны Совета по делам Русской Православной Церкви. 30 июня 1948 г. Г.Г. Карпов написал о своем категорическом несогласии заместителю министра иностранных дел СССР А.Я. Вышинскому: «Из содержания письма можно сделать вывод, что болгарское правительство весьма нуждается в поддержке Церкви, хочет Церковь прямо поставить на службу государству и через нее проводить в жизнь программу Отечественного фронта. Больше того, в одном из пунктов письма записано: “.Программа Отечественного фронта предусматривает распространение среди населения научных знаний о развитии природы и общества… Очевидным является то, что нынешний этап развития Народной Республики Болгарии требует изменения в духе Конституции и программы ОФ образовательной системы в учебных заведениях Болгарской Православной Церкви.” Этот пункт может быть истолкован как насилие над Церковью, которой предлагают в богословских школах воспитывать учеников в атеистическом направлении. По мнению Совета, оказывать необходимое влияние в нужном направлении на Болгарскую Православную Церковь можно было бы другими способами, путем личных рекомендаций руководству Церкви со стороны Дирекции вероисповедания, избегая подобных официальных документов, притом рассылаемый слишком большому кругу лиц. во всяком случае, выдвигаемые положения о взаимоотношениях между Церковью и государством в такой форме, как они изложены в циркуляре, по мнению Совета, неприемлемы»[483]. Об этом мнении советский МИД проинформировал болгарское правительство.
При этом дружеские отношения Болгарской и Русской Церквей продолжали развиваться. 20 марта 1946 г. экзарх поздравил Патриарха Алексия и Г.Г. Карпова с присоединением украинских униатов к Московскому Патриархату. В телеграмме Карпову, в частности, приветствовалось возвращение к Святой Русской Церкви-Матери «отторгнутых когда-то от нее католической агрессией. карпатороссов»[484]. В письме на имя Г. Димитрова от 7 августа 1946 г. митрополит Стефан отмечал: «Нет такой силы, которая могла бы омрачить всенародное желание неразрывного единства с нашей освободительницей – Россией и Русской Православной Церковью. Это желание мы возведем в культ»[485]. А в письме Патриарху Алексию от 10 января 1948 г. экзарх Стефан поддержал право Московского Первосвятителя созывать совещания глав автокефальных Православных Церквей: «Меня начинает раздражать частое греческое напоминание, что Константинопольская церковь – мать наших церквей. Материнство в церковном управлении совсем не обязательно влечет за собой преимущества чести и тем более преимущества власти. Расхождение с восточными Патриархами, конечно, неприятный, печальный факт. Но не надо придавать ему значение большее, чем он заслуживает. Наши паствы безмерно превосходят греческие; наше, а в особенности Ваше православие чище, одухотвореннее греческого. Мы достаточно сильны, чтобы без помощи греков исправлять и направлять нашу церковную жизнь»[486].
В июле 1948 г. болгарская делегация во главе с митрополитом Стефаном приняла участие в проведенном в Москве под благовидным предлогом празднования 500-летия автокефалии Русской Церкви совещании глав Православных Церквей. Незадолго до этого на встрече 5 марта в Бухаресте с экзархом Московского Патриархата в Чехословакии архиепископом Елевферием (Воронцовым) викарий Софийской епархии епископ Парфений (Стоматов) передал точку зрения митрополита Стефана о желательности предварительно послать в Москву небольшую болгарскую делегацию для выяснения позиции Московской Патриархии. Владыка Парфений полагал, что наиболее спорным будет вопрос об экуменическом движении, так как митрополит Стефан при поддержке отца Стефана Цанкова считал, что Православные Церкви должны влиться в него. Сам епископ Парфений, как и многие другие болгарские архиереи, имел другую точку зрения – экуменическое движение «направлено против Православия и проводит протестантские идеи, помимо политической западнической окраски»[487]. В конце концов, предварительная поездка болгарской церковной делегации в Москву не состоялась.
Согласно сообщению служившего тогда в Болгарии русского протоиерея Всеволода Шпиллера от 3 марта 1948 г., в Софии, в преддверии Амстердамской экуменической Генеральной ассамблеи, началась деятельность, проходившая «под знаком усиливавшейся активности западников, охватывающей все сферы церковной жизни и внешних отношений Церкви». Патриарху Алексию пришлось в специальном письме от 31 марта напомнить митрополиту Стефану о договоренности решать подобные вопросы на предстоящем Всеправославном совещании в Москве[488].
Но на экзарха оказывалось сильное давление и со стороны экуменических кругов. В докладной записке Г.Г. Карпова в ЦК ВКП(б) от 3 июля 1948 г. отмечалось, что «Болгария и Югославия стали местами паломничества видных деятелей Всемирного Совета Церквей, встречавшихся с главой Болгарской Православной Церкви, с Сербским Патриархом, митрополитами и богословами», при этом постоянно звучали обещания щедрой материальной помощи в обмен на участие в экуменическом движении[489].
По предложению поверенного в делах СССР в Болгарии К.Д. Левычкина премьер-министр Г.М. Димитров 22 мая встретился с экзархом Стефаном и дал ему понять, что выступление на Московском совещании в защиту экуменистов будет равносильно «акту враждебного отношения» к Советскому Союзу и болгарскому правительству. В результате беседы была достигнута договоренность, что в состав делегации Болгарской Церкви будут включены только лица, настроенные «благонамеренно к Московской Патриархии» (т. о., исключались убежденные экуменисты протопресвитеры Георгий Шавельский и Стефан Цанков)[490]. Экзарх «заявил, что он порывает с экуменическим движением, служащим интересам англо-американских империалистов, что он окончательно связал судьбу Болгарской Церкви с политикой Кремля и т. п.». Была также достигнута договоренность о полном контакте Болгарской Церкви с политикой правительства Отечественного фронта. В свою очередь, Г Димитров, от лица правительства, обещал восстановить Патриаршество и «сделать Стефана Патриархом»[491].
Целью совещания 1948 г. была попытка объединения Православных Церквей под эгидой Московского Патриархата или, как минимум, окончательное оформление европейского Православного блока. В Москву приехали делегации 11 автокефальных Церквей из 13, правда, две делегации – Константинопольская и Элладская – прибыли только на празднества и в работе совещания непосредственно не участвовали, пытаясь воздействием на некоторых глав Церквей (прежде всего на митрополита Стефана) сорвать принятие ряда решений[492]. В состав болгарской делегации, кроме экзарха, входили митрополиты Кирилл и Никодим, архимандрит Мефодий и священник – коммунист Климент Димитров, активный участник движения Сопротивления и боец партизанского отряда Чочоолу в годы Второй мировой войны.
Празднества и заседания проходили в Москве почти две недели, среди докладчиков были митрополит Пловдивский Кирилл, выступивший с докладом «Ватикан и Православная Церковь в Болгарии», и митрополит Сливенский Никодим (Пиперов), зачитавший доклад «Об англиканской иерархии» (в кулуарах владыка Никодим высказал удивление мирным и бесконфликтным ходом работы совещания, хотя и отметил, что в нем не участвуют делегаты Элладской и Константинопольской Церквей). Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства. В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников, хотя без борьбы не обошлось. И наибольшие колебания проявил именно экзарх Стефан. Перед его отъездом в Москву представители советского МИД в Софии организовали встречу экзарха с председателем Совета министров Болгарии Г.М. Димитровым, который намекнул митрополиту Стефану, что вопрос о восстановлении Патриаршества в Болгарии будет решаться в зависимости от его поведения на Московском совещании. Но, несмотря на заверения, данные им перед отъездом Г. Димитрову и В. Коларову, экзарх, приехав в Москву, все же решил сделать заявление о поддержке экуменического движения (с которым сотрудничал более 20 лет) и о целесообразности участия Православных Церквей в созываемой этим движением в августе 1948 г. Амстердамской ассамблее[493].
Позицию экзарха изменила, прежде всего, срочная телеграмма министра иностранных дел В. Коларова о принципиальном согласии правительства Болгарии на установление Патриаршества[494]. Следует отметить колебания болгарских властей в этом вопросе. Несмотря на то, что со стороны советского правительства еще в ходе подготовки к совещанию было высказано мнение о целесообразности преобразования экзархата в Патриархат, накануне открытия совещания Политбюро ЦК Болгарской рабочей партии (коммунистов) приняло решение: «Вопрос о возведении Экзархии в Патриархию пока отложить. В связи с этим провести консультации с Советским правительством»[495].