Прозрачная маска

Раньше я испытывал муки от иллюзорно хороших дел. Теперь был вынужден делать добро, причиняющее мне страдания.

Нужно было спасать Свилена, хотя бы через мучения. Поехал в Русе. Встретился с отцом маркировщицы, и вместе с ним мы нашли человека, который помог перевести ее из Бараков. Маркировщица уехала. Мой парень пострадал, но кризис пережил. Думал, что все мои страдания закончились. Однако все началось сначала. «Я убью его! Не берет ее себе и не отдает другим! Убью, будь он проклят!» — угрожал Свилен. Я верил ему и мучительно искал пути его спасения. Тогда мне пришла в голову одна мысль. Если у Свилена обнаружат растрату и посадят в тюрьму, может быть, хоть на некоторое время его отвлекут от возлюбленной и от Румена. И я тайком украл у него из ящика деньги, а потом написал анонимное письмо в район, чтобы прислали ревизию. Обнаружили недостачу двадцати семи стотинок. Оказалось, что украденные мною деньги были внесены авансом каким-то рабочим на покупку мебели и нигде не были оприходованы. «Значит, ему на роду написано быть убийцей», — решил я. И теперь уже не спал ночи напролет, потерял аппетит. Не переставая думал, как спасти «сына». Однажды попросил Свилена съездить на моей машине на станцию, зная его слабость к рулю, хотя он не имел водительского удостоверения. Он с радостью поехал. Я сообщил в милицию. Его задержали. Однако опять ничего. Ехал со своим приятелем — шофером, который управлял машиной. Меня спросили, как он взял машину — по разрешению или украл. Сердце не позволило сказать неправду. Умышленно толкал Свилена на преступление, а судьба оберегала его. Перед Новым годом он отправился на экскурсию в Бухарест. Уехал, не попрощавшись со мной. Вообще отношения между нами охладились. Он ни в чем меня не подозревал, но очень сильно увлекся сердечными делами. Тогда я совсем перепугался, что он может что-нибудь сделать с Руменом. И каждое утро ждал трагедий. А увидев Румена живым и здоровым, благодарил бога. Останавливался где-нибудь в укромном местечке и молился. Страстно молился и верил, что бог слышит меня.

Опасность, однако, не исчезла. До боли в голове старался придумать, как хотя бы временно удалить или Свилена или Румена. Так и додумался до милиции. Милиция для того и существует — не только чтобы защищать одного человека от другого, но и для защиты человека от самого себя. Хотелось пойти к начальнику милиции и рассказать ему обо всем, но боялся, что посчитают сумасшедшим. Никто не поверил бы мне, что всю жизнь я шел против течения и что только теперь нашел правильное направление. Так я мучился в безвыходном положении. Наступила предновогодняя ночь. Когда увидел журналистку, мне показалось, что бог услышал мои молитвы. Я снова обрел надежду. Веселился, рассказывал анекдоты, танцевал и напряженно думал. И тут услышал, как Румен сказал, что ему нужны деньги… Меня сразу осенило. А потом я обдумал все подробности. «Ограблен магазин, подозрение падает на Румена и журналистку, не исключается и Свилен, дело запутывается, а время идет. Может, и вообще не распутают. Однако или Свилен или инженер окажутся за решеткой. Лучше пусть «сына» на небольшой срок осудят сейчас, чем потом надолго», — думал я. И привел свой план в исполнение. Конечно, не строил иллюзий, что осуществил чисто. Все делалось в спешке, к тому же я не криминалист. Вспомнил виденное в кино и проделал операцию с волосами журналистки и хождением задом наперед. Может быть, и наивно, но сделано.

Свилен был задержан еще до встречи со мной. Он категорически отрицал свое участие в ограблении магазина. Его выпустили. Потребовалась целая ночь, чтобы убедить его в том, что для него будет лучше, если он оклевещет себя и признается в ограблении. «Почему лучше?» — упорствовал он. «И для тебя, и для Рилки, и для ребенка будет лучше. Потом тебе все объясню», — внушал я ему. Имя маркировщицы буду проклинать и в аду. Свилен отправился в милицию, признал свою вину, но ему не поверили. Снова отпустили. Тогда я отправился к своему приятелю доктору Ковачеву и попросил уложить его в больницу и задержать в карантине под предлогом какого-нибудь заболевания. «Не могу, — ответил он. — Если дознаются, запретят практиковать, а я не хотел бы уходить на пенсию в качестве кельнера, например». Окончательно расстроившись, решил поговорить с Руменом как мужчина с мужчиной. Мне сказали, что он ушел в старую шахту. Было уже темно, а у меня плохое зрение, шел я медленно, придерживаясь за стену. В это время в шахту вошла журналистка. Она не видела меня. Притаился в ожидании и стал свидетелем того, от чего хотелось выть от радости. Оказалось, что они любят друг друга и собираются жениться. Румен, женившись, хочет уехать — значит, мой Свилен получит свою возлюбленную. Видел, как они обнялись, и мне не терпелось плюхнуться прямо в грязь и целовать их ноги. У меня вдруг схватило живот и скрутило так, что я не заметил, как журналистка ушла. А когда боль в животе немножко утихла, увидел, что в шахту вошел Свилен. Он был сильно пьян.

— Эй! Отзовись! Подонок! — кричал он.

«Когда успел налакаться Свилен? Ведь рабочее время», — подумал я.

— Я тебя убью! Гад ползучий…

— Хорошо, давай, только побыстрее. В шесть я должен быть на совещании, — огрызнулся Румен, шагая вниз и насвистывая. Тут я почувствовал, что сейчас произойдет что-то непоправимое, и весь задрожал.

— Убью, э-э-э… — И Свилен навалился на вагонетку. — Получай, скотина-а…

Вагонетка вздрогнула, загрохотала, убыстряя ход, а ниже проход узкий, точно для вагонетки. Услышал, как инженер вскрикнул…

Свилен побежал, а у меня снова начались спазмы в животе.

Не помню, сколько простоял я согнувшись. У меня еще светилась надежда: может быть, Румен жив? Хотел отправиться к нему, но страх и отвращение удержали меня. Вышел из шахты. Было совсем темно, по радио передавали болгарскую народную музыку. Отправился в общежитие. Свилена нигде не было. «Скрылся», — мелькнула мысль. Теперь действительно нужно спасать его. Не зная как, я напряженно думал. Первое, что пришло в голову, — направить поиски по ложному пути. Решил испробовать акцию с авторскими автографами на журналах. Журналистка с удовольствием подписала журналы, потом я вырвал листки с ее автографами, подобрал нужные мне слова из написанного ею, поставил их в соответствующем порядке, и получилось нечто вроде угрозы за безответную любовь. Примитивно, конечно. Но другого ничего не придумал. Тогда хватался как утопающий за соломинку. Оставил ее записку (как улику), а кусочки записки бросил в корзину Румена (он никогда не закрывал свою комнату).

Отправился искать Свилена. Обнаружил исчезновение моей машины. «Уехал. Куда? К кому? К границе», — мелькало в голове. Протрезвев, вероятно, понял тяжесть преступления и решил бежать. Примерно за месяц до этого случая у меня гостил приятель, шахтер-пенсионер. Жил в одной пограничной деревне и, как он рассказывал, сотрудничал с пограничниками и помогал им. Он как-то упоминал, что была тропинка, по которой после 9 сентября бежали за границу всякие преступники. Эта тропинка шла около высокой скалы, которая при восходе солнца казалась золотисто-красной. Потом пограничники обнаружили ее и закрыли. Рассказывал об этом приятель мне, а Свилен присутствовал при разговоре и теперь, видимо, решил воспользоваться этой возможностью. И если попытка ему удастся… «Что ждет его там, за рубежом? Голод, нищета и скитания по лагерям для беженцев. Уж лучше здесь. Осужден, посажен в тюрьму, но здесь, в Болгарии», — думал я. И отправился спасать его.

Прежде всего навестил милицию и заявил, что у меня угнали автомобиль, указав цвет, марку и номер. Предполагаемое направление угона — шоссе на юг. Подозреваемый угонщик — щупленький белокурый паренек без прав на управление автомобилем. Имя его неизвестно. После этого позвонил своему приятелю-шахтеру, попросил предупредить пограничников, что в ближайшее время на их участке возможен переход границы. Потом мне пришла в голову новая мысль. Использовав похороны Станкова, преспокойно прибыл в пограничную зону. Нашел нужную мне скалу и целую ночь караулил около нее, рассчитывая перехватить Свилена, если он пойдет здесь. От холода и усталости уснул. Услышав шаги, страшно обрадовался. Арестовали меня, но я был спокоен. Важно было узнать, задержали ли нарушителя, но со мной никто не разговаривал. Немного спустя все же удалось расслышать разговор двух пограничников: «Столько мерз ни за что». — «Ну и ну». В милиции решил все отвергать, нести разные небылицы, пока не узнаю что-нибудь о Свилене. Наконец увидел его живым и здоровым. Встречу нам устроили специально. Благодарен был милиции — и за встречу, и за то, что Свилен здесь. И тогда я все взял на себя. Брал на себя вину за все, что мог придумать. Сделал себя шпионом, грабителем-взломщиком, развратником и аморальным типом. «Виноват я, виноват! — кричал. — Поверьте мне, я преступник», — наговаривал я на себя. Но мне не поверили. Уличили меня только в одном — ограблении магазина. А когда понял, что Свилен признал свою вину и его будут судить за убийство, плакал. Проклинал те дни моей жизни, которые остались. Я готов был отдать их ради спасения Свилена, но мою жертву отвергли. Два месяца велось следствие — я доказывал свою виновность, а они опровергали ее и обвиняли меня во лжи. В конце концов потребовал личной встречи с начальником управления. И рассказал ему всю правду: «Я не прошу снисхождения. Прошу разобраться. Судите меня. И любое наказание восприму как должное и заслуженное. А его отпустите. В жизни у меня нет ничего, кроме желания спасти другую человеческую жизнь. Много сделал я зла людям. Если теперь смогу сделать хотя бы небольшое добро, умру, считая себя прощенным. Сейчас вы для меня бог, и только от вас зависит спасение моей души».

Меня выслушали. Но ничего не обещали. И все-таки у меня была надежда, которая укрепила во мне дух. Возвратили меня в камеру, заперли. Остался я в одиночестве со своими муками и богом. Встал на колени, обернувшись, как мне казалось, на восток, и молчал, не находя слов, чтобы вымолить у всевышнего справедливости. И тут впервые поверил, что есть бог. Однако он есть тогда, когда нас необходимо наказывать. «Где ты был, боже, когда я грешил? Когда нечистая сила переполняла мое сердце? Видимо, надо мной и во мне, ведь ты знал и видел, куда направляется человеческая душа, зачем ты не остановил меня, а теперь наказываешь за то, что стал таким. Уж не насмехаешься ли ты над нами, не являешься ли надеждой только для слабых и беззащитных? Если правда, что ты есть, спаси меня, накажи, как хочешь, и тогда моя душа будет верно служить тебе. Оставишь на свободе, значит, благословляешь на дальнейшее падение, и я отвернусь от тебя».

Состоялся суд.

Свилена приговорили к десяти годам, а меня — к двум. И за это спасибо. Два года буду вместе с ним. Буду его оберегать, буду ухаживать за ним, буду делать для него все, в чем он будет испытывать нужду. Целых два года у меня будет смысл в жизни. А потом…

Заметка автора. Йордан Умбертов просидел в тюрьме месяц с небольшим. Был освобожден по амнистии по случаю тысячетрехсотлетней годовщины Болгарского государства. Из тюрьмы вывели силой. Вели его два милиционера, а он сопротивлялся, вырывался и кричал оскорбительные слова. Ему угрожали отменой помилования, а он начинал орать еще сильнее. «Особый случай», — ответили сверху на рапорт милиционеров, выпроваживавших Умбертова, и его освободили. Целую неделю после освобождения, каждое утро и вечер, когда заключенных уводили и приводили с работы, Умбертов был у ворот тюрьмы. Спрячется в кустах и смотрит на заключенных с завистью. Едва прогнали его.

ЭПИЛОГ

— Здравствуйте. Говорит полковник Дочев. Я только что возвратился из Видина. Есть что-нибудь для меня?