Поскольку сейчас десять минут четвертого и за мной уже приехала машина, то я хочу у вас спросить: пели ли в России кому-нибудь трубадуры? И были ли они в России или нет? Быстро! Какая гадость, да? Где они, трубадуры, где этот культ служения ДАМЕ? Служение Прекрасной даме! Где эти тамплиеры с мечтой в глазах о Прекрасной Даме и с розой в руке? Где? Уходит, ускользает главный нравственный стержень. Вот, о чем писал Лев Толстой. Во-первых, женщины-разрушительницы — Анна Каренина, Маша в «Живом трупе». А где же образец для подражания? Есть?
голос из зала: Наташа Ростова.
Волкова: Конечно, разумеется Наташа Ростова.
голос из зала: Но она же тоже там сомневалась?
Волкова: Нет! Она ОСОЗНАЛА. А вот Элен Безухова получила — так ей и надо. А княжна Мария? Глаза-то помните? И нехороша собой, а сколько у них у всех детей-то было? И все они на отцовском диване красном рожали.
Толстой жил на сломе веков. Блок уже заявил про Прекрасную даму и все поняли, что надолго или навсегда, но все кончено. «Ты в синий плащ печально», да? «Незнакомка». «По вечерам над ресторанами…» — это же ужас, какой-то! Это не русские дела. Это не православные дела. До начала ХХ века. Получилось из этого, что-нибудь? Нет. И не получится, естественно. Никогда. Ухаживать за дамами не принято. Они не Прекрасные дамы, они должны рожать, хорошо варить щи, делать котлеты, обмывать, обтирать и молчать. Понимаете? А уж при Советском Союзе. А Чернышевский? «Не отдавай поцелуя без любви»? Ведь Николай Гаврилович-то, он последовательно соблюдал все традиции православия. Все так и написал, мечту свою воплотил. И, конечно, я должна вам сказать, что наши писатели большие молодцы.
Это еще не все. Но это правда, к сожалению. Просто, все это мост над бездной. Всегда смотрят икону, а что за этим стоит? Величайшие культурные традиции, которые сдвинуть с места невозможно. Это духовно-культурная традиция. Вы поняли? И если вам не дарят цветы — не удивляйтесь, у нас мужчин нет, быть не может, трубадуров-то не было никогда. У нас «Дон Жуан» был в литературе, когда-нибудь? А чтобы был Дон Жуан должна быть женская тема — по крайней мере, Лаура или Донна Анна. Да у нас романов-то о любви нет. Просто их нет. Они не существуют. У нас нет ЭТОЙ литературы.
голос из зала: А Тургенев с Буниным?
Волкова: Бунин — человек начала ХХ века и бунинское отношение к женщине, прошу меня простить, носит несколько иной оттенок. Я лично не возражаю. А Тургенев, что? Тургенев — француз, с вашего разрешения. Кем он воспитан? Подкаблучным французским пажом.
Понимаете, дела-то серьезные. Я очень хорошо все это понимаю, потому что никогда к искусству нельзя относиться формализовано. Оно — вещь не формальная. Я вам говорила много раз — из культуры никогда, ничего не пропадает. Если что-то было — всегда там и останется. Уж на что Александр Сергеевич был греховодником, как говорится, а вопросами личными, в своей частной жизни, очень интересовался. А когда пишет то, что он пишет: «чистейшей прелести, чистейший образец». И, между прочим, выдал нам Татьяну — раз и навсегда. Да или нет? Потому что он в этот момент является писателем. А поскольку он был действительно гениальным русским писателем, несмотря на совершенно немыслимое смешение кровей, он как раз и доказывает, что это вопрос не этнического начала, а духовной традиции, духовного наследства. Пушкин, как раз доказательство, что не обязательно нужно родиться русским, чтобы быть подлинно русским писателем. Он был подлинным русским писателем, создав всю русскую литературу. И все показал. А женщины какие у него замечательные! Возьмем «Капитанская дочка». Он — молодец! Он эту Богородичную традицию удивительнейшим образом запечатлел.
из зала: Спасибо большое (Аплодисменты).
Лекция № 9–10
Волкова: Я опять возвращаюсь к теме, которую считаю чрезвычайно важной, потому что думаю, что любые лекции по искусству не могут быть отвлеченными не только от нашей жизни, но и от того главного, что составляет ее внутреннее содержание. Это самопознание, это попытка все-таки понять, кто ты. Можем ли мы это сделать до конца? Нужно ли это делать до конца? Разумеется, нет. Совершенно необходимо ориентироваться в своих параметрах: психологических, культурных, исторических, художественных. Именно поэтому, мы построили наш небольшой курс на тех трех культурных идеях, которыми мы и являемся. Можете себе представить, еще четвертая прибавилась, мы просто до нее еще не дошли, но эти три живут в нас постоянно. Просто иногда мы это осознаем, а иногда и нет.
Так что это за три идеи? Это греческая античность, это, безусловно, римско-имперская государственная античность, что не есть, как вам хорошо известно, одно и то же, так как существуют совершенно разные системы и, наконец — это то, в чем мы живем сейчас — тревожно, странно, я даже не могу понять, как, но мы до сих пор живем и действуем в системе культуры христианской. А есть еще один элемент и он тоже очень важен. Этот элемент пришел в Россию в XVIII веке. Но, как всегда, в Европе и в России он отразился или отозвался по-разному — эпохой Просвещения. И хотя эпоха Просвещения существует во всем мире, как бы в церковных рамках — католических, протестантских, православных, она не является эпохой Веры. Она является эпохой вопрошения, эпохой познания и систематизации. Это попытка примирить Дарвина с Богом, это попытка примирить социальную утопию с Богом. Это очень сложные вещи. И никто, и никогда не может, и не должен отрицать, что Россия не только прошла через все каналы просвещения, но и то, что Россия прошла очень сложный путь атеизма. И не надо делать вид, что этого не было. И не надо делать вид, что этого нет. Ходить в церковь — это не значит быть верующим человеком, это не значит быть человеком воцерковленным. Это совершенно разные вещи. Декоративные условия с условиями просто подвижническими путать не надо. Быть христианином или буддистом, или протестантом — значит жить в соответствии с законом. Возможно ли это? Нет. Но стремиться — возможно. И поэтому, это настолько важно. Мы сейчас все делаем вид, что у нас не было этого атеизма, что мы не атеисты. И вы знаете, очень интересна такая деталь — очень часто выступают по телевизору какие-то дамы, с народными рецептами и советуют какую траву к какой болячке приложить. И они всегда начинают свои «проповеди» со слов: «Этот рецепт я унаследовала от своей бабушки». А я хочу ее спросить: «А сколько твоей бабушке лет сейчас, что ты от нее унаследовала?» Твоя прабабушка комсомолкой была, Комсомольск-на-Амуре строила, и бабушка твоя тоже строила. Какая трава от бабушки? Это удивительно! Это наша способность забывать самих себя. Я не случайно в этом усомнилась.
Мы лишены памяти. Это очень опасные вещи. Мы живем в призрачно-иллюзорном мире — в таком, каким мы хотим его себе представлять, совершенно не считаясь с реалиями. А реалии есть. И эпоха Просвещения, и атеизм входят в нас так же, как входит христианство или античность. Я в этом абсолютно, глубоко убеждена. И я хочу спросить: «Господа дворяне, а куда вы матросов дели?» Все стали дворянского происхождения. На самый худой конец — купцами. Но если не купцы, то первые люди. А матросы-то, где? Куда вы, дворянство, матросов подевали? Страшное дело. Абсолютное нежелание считаться с собственной историей, а тем самым и с самим собой. Вот тем самым я возвращаюсь к моменту, который считаю принципиально важным для всей новейшей культуры, потому что вся новейшая культура начинается с неактивного христианства. В прошлый раз я вам зачитывала цифры и говорила о Никейском соборе Феодосия в 381-ом году. Именно в это время стало по-настоящему ясно, что в христианстве существует две церкви, а не одна. И если в мусульманстве сунниты и шииты — это кровавые распри — это нож, это резня, то в культуре ислама вы никогда не отличите суннитскую постройку от шиитской. Не надо мне рассказывать про особенности и тонкости построения минарета. Я знаю, что это не так. А в христианстве, которое никогда не воевало внутри, у которого никогда не было междоусобицы, которое никогда не шло друг на друга — просто тихо и взаимно презирали друг друга. Глубочайше презирали. Католик хуже собаки. Да? Но культура абсолютно различна. Одна Библия, одно четырехстопное Евангелие, а культура непостижимо различна. И в прошлый раз, я говорила вам о различии двух культур. А мне очень интересно участвовать в этом различии. Во всяком случае, до начала XX века мы просто в нем жили. Но в начале XX века немножко все стало складываться диффузионно, из-за обстоятельств, о которых вы все знаете. Так сказать: культура единая, мировая культура через начало XX века, через Хлебникова, через поиски единого мирового языка, через супрематизм, через эмиграцию, через вообще историю XX века, через скорости XX века. Но до этого, с 1054 года до середины XI века, посчитайте, сколько времени эти две культуры настойчиво формировались? Каждая в своём языке, каждая в своём управлении составили два феномена христианской культуры. И если вы мне скажете о протестантизме, то протестантизм имеет свой оттенок, свою очень серьёзную окраску точно так же, как староверческая культура в России, которая также протестантская по отношению к ортодоксии, как протестантская по отношению к католицизму, мартинизму, лютеранству. Вот разошлись эти две идеи, создав две, совершенно различные культуры и два стереотипа сознания. Два стереотипа отношения друг к другу, два стереотипа отношения к миру и к себе. Я рассказывала вам, что собор длился два года, когда они убивали друг друга, бросались чернильницами друг в друга и, вообще, ненавидели. Но, по-настоящему, а это 1054 год — это вопрос о Таинстве причастия, это вопрос о сущности Богородицы. Мы сейчас касаться этого не будем, а в своем месте — обязательно. Что это за вопрос для искусства: о сущности Богородицы? Помните?
голос из зала: мы помним.
Волкова: Вот этот ответ мне нравится. Это был разговор о сущности Богородицы, когда греческая ортодоксия сказала: «Богородица есть!»
Приснодева Богородица! Приснодева — главные слова! Приснодева! Вот в них и зарыта вся тайна. То есть, это прежде всего Богородица — это есть первообраз или прообраз женщины, в пример для всех женщин. Она наставляет, Она путеводствует. Она очень сильный наставник. Приснодева. Что значит, Приснодева? Прежде всего, это понятие чистоты и очищения. Женское начало несет в себе идею чистоты и мироочищения. Не случайно, когда где-то начиналась чума или какие-то другие болезни, то в том доме обязательно ставили, так называемый «чумный храм», посвященный обязательно Богородице.
Очень давно, на лавочке перед гостиницей «Украина», я познакомилась с потрясающе красивым молодым человеком. Я сидела, ждала своих знакомых, и он сидел, кого-то ждал. И мы с ним разговорились. Я курю давно. Я закурила. Он оказался человеком, с которым я до сих пор дружна и который играет в моей жизни большую роль. Он самый молодой православный епископ в мире. А тогда, он заканчивал Духовную академию в Ленинграде. Его наградили орденом Владимира. И он настоящий монах, хотя мы познакомились на лавочке. Это отец Тимофей. Это Иерусалимский монах. Он министр иностранных дел епархии. Очень строгий, очень серьезный и, благодаря ему, я некоторое время читала лекции в Александро-Невской Лавре по канону и Иконостасу. Но мне очень тяжело было ездить все время из Москвы туда и обратно. Из-за детей. Поэтому я почитала, почитала и просто уже не могла физически. И вот, как-то раз, отец Тимофей рассказал мне очень много, за что я благодаря ему. Он мне многое сказал, обязательно настаивая на этой самой теме: о Приснодеве, непорочном зачатии, очищении, о мироочищении, почему обязательно надо было хранить девственность, почему это было так важно, и почему Дева, Богородица Дева радуйся. Это очень важная вещь. Она проходит красной нитью не только через всю эстетику русского искусства. Даже тогда, когда оно из древнерусского искусства стало светским и европейским. Все равно, женский портрет и женский образ проходят через всю абсолютно историю русского искусства, будь то Боровиковский или будь то Рокотов, или будь то Крамской, или будь то Поленов, или будь то Врубель. Все равно, когда русские художники пишут женщину — они пишут ангелов в душе, они пишут человека с ангелом в сердце. Они никогда не напишут экспрессивно или агрессивно женский портрет. Они обязательно напишут ангелов. Вы просто придите, посмотрите, пролистайте, чтобы потом вспомнить мои слова, И, конечно, когда Маяковский написал: «Пишу тебя так конечно, всех это сорвало — вырвало», то Бердяев сказал, что это не наше сознание. А началось все с блоковской «Незнакомки». Но с Блоком там другие дела — мы с вами об этом поговорим. Что касается Маяковского, когда он Лилю Брик подставил в этом самом новом европейском качестве, ну это же просто непереносимо нашей душе и сердцу. Ничего себе! Вот это мы понимаем — ментальный переворот. Тут и церковь снести недалеко, потому что в принципе это должна быть такая позиция. Что для всей русской поэзии, для нашего Пушкина, про которого, чтобы там не говорили, он для меня один создатель всей русской литературы или ее основоположник. Какие у него образы женские? «Чистейшей прелести, чистейший образец». Мы не берем жизнь человека, мы берем то, как отражается слово, а оно отражается, как слово искусства, как слово национального сознания. Вот где исток. Здесь. Вот в этой теме высокой жертвенности, высокой жертвы и непорочности. Она прижимает к груди ребенка, который еще от Нее не отделился, но глаза Ее устремлены не на Него — Она смотрит на нас и в глазах Ее великая всемирная скорбь, печаль за нас.
И Она дает это в свою жертву. Я хочу вам показать очень интересный аналог, практически современный. XV век, вторая половина XV века. Пьета. Положение во гроб. Я показываю именно ее, именно эту новгородскую Пьету, хотя могу показать и другую, но эта в достаточной степени редкая.
ebooksa