А Страшный суд — это не сюжет, как вам известно, Откровение апостола Иоанна на Патмосе. Это некий ФИНАЛ. Общечеловеческий финал. А я говорю о сюжетике. Это совсем другое. Здесь речь идет о другом.
А в западном искусстве очень часто на порталах соборов изображается Страшный суд. Здрасьте, вас просто встречают все: душу вашу взвешивают, на колоннах по кускам разъедают. Это очень даже неприятно смотреть. Но речь идет о глобальном финале, потому что мы все предстанем. Каждый из нас обязательно предстанет.
Вот Познер очень интересно и смешно говорит. И никто не готов к этому ответу. Его, кто-то спрашивает: «А я вот задам вам три наших традиционных вопроса», один там: «Что вы скажете Богу, если с Ним встретитесь?» И он отвечает: «Ну, во-первых, а кто вам сказал, что меня туда вообще допустят с ним встретиться? Что я с Ним встречусь? Это сам по себе вопрос из области „Гарри Поттера“ или „Алисы в стране чудес“. Не знаю, из какой сказки. Никто ни с кем не встретится, все будет происходить иначе. Ну вот и я, суди меня. Вот я перед Тобой». А они там несут эти гости, только что не выпить на брудершафт собираются, а так — любые предложения. Почему они не серьезно к этому относятся? Не понимают, как это страшно? И поэтому, этот момент двуполярности есть в семантике, а я говорю о СЮЖЕТАХ в искусстве. Понятно, да? Сюжеты всегда обязательно связаны. Я вам сейчас покажу Дионисия. Здесь уже все связаны с общепринятым каноном. XVI век. Это то, о чем я вам говорила. Видите, какой Он тонкий, такой бестелесный, как птица — ни боли, ни страдания, ничего? Как будто Он даже не прибит. Он, как силуэтом каким-то в этих белых пеленах и рядом ангелы.
«Распятие», Дионисий
А что у нас там, на другой стороне — у католиков? Нам бы посмотреть сейчас. Ну, тут у нас есть много интересного, чтобы показать. Нашла. Жалко, что только невидно, какая это красота. Я не говорю о том, кто хуже, а кто лучше. Я говорю о том, что восточная христианская церковь идет одним путем, а западная совершенно другим. А когда эти пути были намечены, обозначены и названы своими именами? На восьмом Вселенском соборе. А больше, зачем собираться? А больше собираться и не надо. Сейчас начинают говорить: а не собрать ли нам еще Вселенский собор, девятый? Судя по моим наблюдениям, думаю, что это дело плохо продвигается.
Недавно, показывали службу, по какому-то большому событию, и очень торжественно сказали, что у нас присутствует глава западной православной церкви. Какое событие! ЗАПАДНОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ! Не католической! Это же испокон веков полное и абсолютное недоверие. Это духовное, это глубокое недоверие, это глубокое разногласие. Мы идем, Россия идет по пути провозглашения очень высокой чистой успешности. Она несет это. Но самый главный вопрос, вы понимаете и это нас тоже касается: что можно, а что нельзя изображать в искусстве. Ведь понимаете, я хочу вам просто привести очень простой пример. Вот, все говорят, что все-таки нехорошо соцреализм, нехорошо как было при Сталине. А это — что? Этот соцреализм откуда-то взялся? Его кто-то придумал? Нет, это продолжение всего. Право на изображение в искусстве — только точки торжества. Победы, вожди, стахановцы, стахановки, завершение строек. Только финал, только торжественный финал. А Страшный суд будет на другой стороне.
Я вам более того скажу. Вся история русского искусства, в другой форме, продолжает эту традицию. Всегда продолжает — и это очень интересная вещь. Мы говорим: «Вот эта традиция, которая сначала развивалась, как церковно-византийская или церковно-греческая — это духовная традиция». Это глубоко духовная традиция! Вам понятно это или нет? Это действительно духовная традиция. Обозначенная в своем языке, в XI веке. Она явилась и продолжала быть до начала XX века. Подчеркиваю — до начала XX века, когда в начале XX века Россия была интегрирована в другой процесс, соединившись с процессом духовных трансформаций. Вот как называется, когда одно проникает в другое?
голоса из зала: Диффузия.
Волкова: Да, диффузионный процесс. А потом, когда мы снова отделились, то сказали: мы единственная на земле страна, которая будет строить ЭТО. И как только мы отделились, мы придумали, что-нибудь? Ничего! Мы сразу вернулись к этой традиции.
Очень часто внешнюю похожесть принимают за внутреннюю традицию, а на самом деле внешняя похожесть или непохожесть — это вопрос изменения формы во времени. Скажите, вы понимаете меня или нет? А духовные традиции очень устойчивые. Как устойчивы античные традиции, так устойчивы и христианские. А что, мы с вами живем разве не в христианском мире? Может быть, я ошибаюсь? У нас, что, сейчас нет расцвета православного христианства? Я не слышу ответа? ДА! А ничего другого не придумали? НЕТ. Если показывают пояс Богоматери, то очередь выстраивается до Лужников. Это о чем-то, да свидетельствует. А, собственно говоря, при советском, диктаторском режиме, что, разве была другая духовная традиция, еще более близко проходящая к тому, о чем я говорю — к классической традиции?
Поэтому, когда начинают говорить о том, что Россия имеет отдельный путь, то сначала надо сильно подумать, прежде чем говорить, потому что существуют духовные традиции на почти не осознаваемом уровне. Когда ее сейчас, кто-то озвучивает, это настолько грубо звучит, что все в тебе протестует, а на самом деле это очень серьезные вещи.
Второй спор. Мы к этому вернемся, когда будем говорить о строении соборов и храмов. Запомнили, что мы к этой теме возвращаемся на уровне уже визуальном?
Второй вопрос! Это, конечно, кто такая женщина. Ну, тут уже, конечно, дело было совсем страшное. Это было определение сути Богородицы. Святая Богородица. Богородичный культ и там, и тут. Внимательно выслушайте мою формулировку. Кто такая Богородица? Почему встает такой вопрос? А потому, что пришло время оформить институт церкви, как в понятийном, так и жизненном смысле. Ну должно же было быть определение Богородицы, кто Она такая? Или нет? Они два года убивали друг друга на соборе, по одному вопросу не договорились, по второму не договорились: что можно и чего нельзя изображать в искусстве, и разошлись по сторонам.
Первая «Тайная вечеря» в искусстве была изображена практически Николаем Николаевичем Ге, во второй половине XIX века в Андреевской церкви, в Киеве. И картина есть такая «Тайная вечеря».
«Тайная вечеря», Николай Ге
Православие определило это дело так: Богородица есть, Приснодева Богородица. Вот два слова. Приснодева Богородица. Даю вам самое точное церковное определение. Приснодева Богородица. Что мы здесь видим? Это византийская икона IX века, написанная в Византии после иконоборчества Комнинов и привезенная на Русь. Владимирской она называется потому, что Андрей Боголюбский из Вышгорода под Киевом, где она находилась в резиденции киевских князей, перевез ее во Владимир, ибо Владимирские князья установили в России по очень интересной причине Богородичный культ.
Владимирская икона
Сейчас на ней написано, что она XI века. Неправда. Эта датировка скорее политическая — МЫ написали. Написали не мы, это византийская икона IX века. Приснодева — это образ абсолютной чистоты. Прежде всего, женское начало. Оно определяется через понятие мироочищения. Женщина — это мироочищение, это непорочность. Это ношение в себе не зла и не порочности. А чего? Жертвенности и покровительства. А слово Богородица вторым словом обозначается, а первым — Приснодева.
Я хочу перед вами проанализировать эту икону, потому что она является основой канона для женского церковного изображения. Но не только церковного, а вовеки веков женского. Вот, пожалуйста, художник XX века Петров-Водкин. Что вы скажете по этому поводу? Вы что думаете, это он икону пишет? Это он пишет новую женщину революционного Петрограда, которая держит вот так руки — в защиту.
«Красная Мадонна», Петров-Водкин
ebooksa