Я подскочил, как ужаленный, прикрывая ягодицы, а через мгновение девка уже растворялась в воздухе, расплывалась, неуловимо изменяясь. Смех её шуршал сухими осенними листьями.
Ну конечно, она показалась мне знакомой!
— Доброго здоровьичка, бабуленька! — поздоровался я, на всякий случай, не позволяя старой ведунке вновь зайти со спины и ущипнуть приглянувшееся местечко.
— Думай, что говоришь, нахал! — прыснула она, кокетливо переплетая призрачную побелевшую косу.
— А чего вам пожелать-то ещё?
— Чего мне пожелать, того у тебя нет, малец! — подняла палец старушка.
— Ну землю пухом тогда, — нашёлся я.
Она недоумённо глянула на землю, которой даже не касалась. Пухом та была или наковальней, бабуленьку не волновало нисколько.
В лес ночь приходит куда скорее, чем на поляну. В полумраке призрак казалась обрывком тумана, облаком, паром, взвившимся над котлом. Однако её маленькие глазки светились живыми огоньками, светлячками, едва-едва начинающими просыпаться и выбираться из убежищ. Один такой попытался пролететь насквозь, но запутался в дымке иллюзорного тела, заметался, пытаясь выбраться, пока бабуленька не открыла рот и не позволила мушке выпорхнуть из него.
— А разве вы не должны быть на кладбище? — я взглядом проводил наворачивающего круги светлячка. Точно пьяный…
— А что, ежели я померла, то мне только на кладбище сидеть и можно?! — разгневалась старая ведунка.
Я смутился, одёрнул рукава кожаного плаща, хоть те и так были на месте. И правда невежливо как-то получилось…
— Действительно, что это я… Прошу простить, миледи, — я низко поклонился и чмокнул просвечивающуюся морщинистую ладонь. Губы охолодило, точно снежок надкусил. Померещилось, или на скулах бабуленьки и правда мелькнул румянец?
— Ой, ли-и-и-ис! — протянула она, придерживая руку на весу, чтобы она не проскользнула сквозь мою.
— Я имел неосторожность решить, что вы привязаны к захоронению. Варна, кажется, о чём-то таком обмолвилась…
— Варна видит то, что хочет видеть. Не осуждай. Она пока ещё дитя, — ведунка заигрывала, накручивала на палец седой локон.
Я поперхнулся и выкашлял прозрачное облачко, которое подплыло к призраку и всосалось в подол рубахи, ещё недавно соблазнительно облегающей молодое тело. Старушка же восприняла это по-своему:
— Да, дитя, — с нажимом повторила она и так грозно нахмурила брови, что, будь я мальчишкой, не решился бы оставаться с её внучкой наедине по крайней мере месяц. Сейчас меня хватило бы дня на два. — Она молода и наивна. Внученька ещё даже не начинала жить! До третьего столетия ей вообще на мужиков смотреть не следовало бы!
— Вот и сказали бы об этом ей.
Дух махнула рукавом, и из него простоквашей вылилась густая дымка; взбила её, как перину, примяла, пока не удовлетворилась удобной для сидения формой, и с комфортом устроилась.