Дочь священника

И только теперь, после того как она поняла значение окружающих её вещей, к ней пришло ощущение себя самой. До этого момента она представляла собой просто пару глаз с воспринимающим окружающее, но не персонализирующим себя мозгом за ними. А вот теперь, она с любопытством и некоторого рода потрясением осознала факт своего самостоятельного состояния, своей исключительности. Она почувствовала, что существует, как будто что-то внутри неё воскликнуло: «Я – это я!». И ещё она откуда-то знала, что это «я» существовало и было таким же с какого-то отдаленного времени в прошлом. Но об этом прошлом она ничего не помнила.

Открытие это занимало её всего лишь несколько минут. Возникло ощущение некоторой его неполноты, смутное чувство неудовлетворённости. И выглядело это так: изначальное «я – это я», которое перед этим казалось ответом, превратилось в вопрос. Теперь это не было «я – это я». Вместо него появилось: «Кто я?»

Кто же она такая? Этот вопрос крутился у неё в голове, и она обнаружила, что не имеет ни малейшего представления о том, кто она (разве что кроме того факта, что она человеческое существо, а не лошадь; это она сообразила, наблюдая за проходившими мимо людьми и лошадьми). А тогда вопрос видоизменился и принял такую форму: «Я – мужчина или женщина?». И опять ни ощущение, ни память не предлагали ключа к ответу. Но в этот момент, возможно случайно, она кончиками пальцев дотронулась до своего тела. Тогда она более ясно осознала, что её тело существует, и что это её собственное тело, и что фактически, это и есть она сама. Она начала ощупывать его руками, и руки её наткнулись на грудь. Следовательно, она женщина. Такая грудь есть только у женщин. Откуда-то она знала – хотя ей это и не было видно, – что у всех женщин, что проходили мимо, под одеждой была такая вот грудь.

Теперь её осенило, что необходимо обследовать своё собственное тело, начиная с лица, если уж она хочет понять, кто она такая. И она действительно сделала попытку и некоторое время старалась увидеть свое собственное лицо, пока не поняла, наконец, что это невозможно. Посмотрев вниз, она увидела поношенное чёрное атласное платье, довольно длинное, пару чулок телесного цвета из искусственного шёлка, спустившихся и грязных, и пару совсем истрепавшихся чёрных атласных туфель на каблуках. Ничто из увиденного ей ни о чём не говорило. Она изучающе осмотрела свои руки – они были и знакомыми, и незнакомыми. Маленькие руки с твёрдыми ладонями и очень грязные. Через минуту она поняла, что незнакомыми их делала эта грязь на них. Сами по себе эти руки показались ей естественными и вполне нормальными, хотя она их и не узнала.

Помедлив еще несколько минут, она повернула налево и медленно пошла по тротуару. Отрывочные знания из прошлого таинственным образом всплывали у неё в голове: существование зеркал, их предназначение, и ещё, что зеркала есть в витринах магазинов. Ещё несколько минут, и она подошла к дешёвому магазинчику с бижутерией, где по горизонтали под наклоном было установлено небольшое зеркало, отражавшее лица проходящих мимо людей. Среди дюжины прочих Дороти увидела своё отражение и сразу же поняла, что это она. Хотя нельзя сказать, что она его узнала. У неё не было ощущения, что она когда-либо, до настоящего времени, видела его. Зеркало показало ей лицо молодой женщины, худое, очень бледное, с морщинками вокруг глаз, слегка запачканное грязью. Грубая чёрная шляпа «колокол», натянутая на голову, скрывала большую часть волос. Лицо – незнакомое, но нельзя сказать, что чужое. До этого самого момента она не представляла, какое это будет лицо, но теперь, увидев его, поняла, что, наверно, это именно то лицо, которое она ожидала увидеть. Подходящее лицо. Оно соответствует какому-то её внутреннему ощущению.

Когда она отвернулась от зеркала в витрине магазина бижутерии, на глаза её попались слова «Шоколад Фрая» в витрине магазина напротив, и она сделала для себя еще одно открытие: она понимает, зачем это написано. И после небольшого усилия – она умеет читать. Её взгляд кружил по улице, вбирая в себя и расшифровывая другие надписи: названия магазинов, объявления, газетные постеры. Она разобрала буквы на двух красно-белых постерах у табачного магазина. Один из них гласил: «Новые слухи о дочери пастора», а другой: «Дочь пастора. Теперь, по всей видимости, в Париже». Затем она подняла глаза и увидела надпись белыми буквами на углу дома: «Нью-Кент-Роуд». Эта надпись приковала её к месту. Её вдруг осенило, что она стоит на углу Нью-Кент-Роуд и что (ещё один момент мистического озарения!) Нью-Кент-Роуд находится где-то в Лондоне. Значит, она в Лондоне.

От этого открытия холодок пробежал у неё по спине. Её сознание полностью проснулось. Она осознала то, что не понимала раньше: нелепость ситуации, в которой оказалась. Это её озадачило и испугало. Что всё это может означать? Что она здесь делает? Как она сюда попала? Что с ней произошло?

Ответ не заставил себя долго ждать. Она подумала и, как ей показалось, отлично поняла, что это означало: «Конечно! Я потеряла память».

В этот момент два молодых человека с грубыми тюками из мешковины на спинах и девушка, устало тащившиеся по улице, остановились и с любопытством посмотрели на Дороти. Они на минуту замешкались, потом пошли дальше, но, пройдя пять ярдов, снова остановились у фонарного столба. Дороти увидела, что они на неё оглядываются и что-то говорят между собой. Один из молодых людей, лет двадцати, узкогрудый, черноволосый, румяный, типичный образец приятного носатого кокни, был одет в прошедший огонь и воду щегольской синий костюм и клетчатую кепку. У другого, лет двадцати шести, коренастого, проворного и сильного, был курносый нос, чистая розовая кожа и огромные, похожие на сосиски губы, обнажавшие крепкие жёлтые зубы. Он был одет в откровенные лохмотья, на голове – копна коротко подстриженных рыжих волос, которые росли низко, что придавало ему ошеломляющее сходство с орангутангом. Девушка представляла собой пухленькое существо глупого вида; одежда её во многом напоминала одежду самой Дороти. Дороти расслышала кое-что из их разговора.

– Похоже, эта шлюшка нездорова, – сказала девушка.

Рыжеволосый, напевавший приятным баритоном «Санни Бой», прервал пение и ответил:

– Ничё она не больна. Просто на мели, вот что. Прям, как мы.

– Для Нобби подойдёт. Как думаешь? – заметила черноволосый.

– Ух ты! – воскликнула девушка с видом уязвлённой возлюбленной и притворно шлёпнула черноволосого по голове.

Молодые люди сняли свои тюки и прислонили их к фонарному столбу. Теперь все трое, довольно нерешительно, направились к Дороти. Рыжеголовый, чьё имя, как видно, было Нобби, шёл впереди, как посол. Двигался он прыгающей, обезьяньей походкой, а его улыбка была такой откровенной и широкой, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Он дружелюбно обратился к Дороти:

– Привет, детка!

– Привет!

– На мели, детка?

– На мели?

– Ну, бродяжничаешь?