Дни стояли жаркие. Палило нещадно. Белые дороги ослепляли белизной, а проезжающие машины посылали им в лица облака липкой пыли. Часто мимо проезжали семьи сборщиков хмеля, весёлые, на грузовиках с огромными, чуть не до неба, горами мебели, детьми, собаками и птичьими клетками. Едва ли бывают в Англии такие ночи, когда после полуночи ещё тепло. Два больших мешка составляли все их постельные принадлежности. Один мешок был для Фло и Чарли, второй – для Дороти, а Нобби спал на голой земле. Переносить неудобство было почти так же сложно, как и холод. Если лежать на спине, то голова, за неимением подушки, закатывается назад, и начинает казаться, что шея у тебя отваливается. Если лежать на боку, тазобедренная кость, упирающаяся в землю, доставляет тебе ужасные мучения. Но даже когда удаётся спать урывками, холод проникает, кажется, в самые глубокие твои сны. Нобби был единственным, кто мог это выносить. В гнёздышке из сырой травы он мог спать также мирно, как и в постели, а его огрубелое, обезьянье лицо с редкой порослью золотисто-рыжих волос, блестевших на подбородке как кусочки медной проволоки, никогда не теряло своего тёплого розоватого оттенка. Был он одним из тех рыжеволосых людей, которые будто светятся изнутри и согревают этим светом не только себя, но и всё, что их окружает.
И эту незнакомую, суровую жизнь Дороти воспринимала как само собой разумеющееся. Она лишь смутно осознавала, если осознавала вообще, что другая, забытая ею жизнь, которая была у неё раньше, некоторым образом отличалась от этой. Через пару дней она перестала задумываться о странности положения, в котором оказалась. Она принимала всё безоговорочно: грязь, голод, усталость, бесконечные хождения туда-сюда, жаркие пыльные дни и бессонные промозглые ночи. Как бы то ни было, она слишком уставала, чтобы думать. К полудню второго дня они все падали от усталости, и только Нобби, которого ничто не могло утомить, был исключением. Даже тот факт, что почти с самого начала их путешествия гвоздь проделал дырку в подошве его ботинка, казалось, не очень-то его беспокоил. Для Дороти были периоды, когда она в течение часа выпадала из времени, брела как во сне. Теперь она ещё несла поклажу. Так как мужчины были нагружены, а Фло категорически отказалась что-либо нести, Дороти предложила, что она будет нести мешок с краденой картошкой. Обычно у них было в запасе около десяти фунтов картофеля. Дороти перекинула мешок через плечо, также как Нобби и Чарли поступали со своими ношами, но бечёвка врезалась ей в плечо как пила, а мешок бил по боку и так натирал, что это место скоро начало кровоточить. Её убогие, хлипкие туфли стали разваливаться ещё в самом начале. На второй день отлетел каблук на правой, и ей пришлось идти, прихрамывая. Нобби, эксперт в подобных делах, посоветовал оторвать второй и идти на плоских подошвах. Результатом стала обжигающая боль в голенях во время подъёмов, и ощущение в подошвах, будто их побили железным бруском.
И всё же Фло и Чарли были в более плачевном состоянии. Они не столько были измучены, сколько удивлены и возмущены, оттого что им приходилось проходить такие расстояния. Никогда раньше они не имели представления о том, что расстояние в двадцать миль можно пройти за один день. Кокни по духу и крови, они хоть и провели несколько месяцев в нищете в Лондоне, однако ни один из них раньше не бродяжничал. У Чарли ещё не так давно была хорошая работа, да и Фло жила в хорошем доме, пока её не соблазнили, и она не оказалась за дверью, вынужденная жить на улице. С Нобби они столкнулись на Трафальгарской площади и договорились ехать с ним на сбор хмеля, представив, что просто немного оторвутся. Конечно, оказавшись «на мели» сравнительно недавно, они смотрели на Нобби и Дороти сверху вниз. Они ценили в Нобби знание дороги и ловкость вора, но он был не их социального уровня. Так они считали. Что же касается Дороти, они, как только её полкроны подошли к концу, едва снисходили до того, чтобы взглянуть в её сторону.
Уже на второй день их мужество иссякло. Они тащились сзади, непрестанно ворчали и требовали больше еды, чем им выделяли по справедливости. На третий день их совсем невозможно было заставить идти. Они тосковали по Лондону, и их давно уже не волновало, придут они на хмелевики или нет. Единственное, чего им хотелось, это развалиться на любом удобном привале, которой можно было найти, и, когда оставалась хоть какая-то еда, съесть всё без остатка. После каждого привала начинался занудный спор, прежде чем они поднимались на ноги.
– Парни, встаём! – обычно говорил Нобби. – Собирай свои пожитки, Чарли. Пора трогаться.
– Ох!.. трогаться. – угрюмо отвечал Чарли.
– Ну не на ночь же нам здесь оставаться! Договорились ведь, что сегодня к вечеру дойдём до Севеноукс. Скажешь, нет?
– Ох… Севеноукс! Севеноукс… или какая другая вонючая дыра… Какая, к черту, разница.
– Но… это! Мы ж хотим завтра устроиться на работу! Что ли нет? И обойдём для начала фермы и будем спрашивать.
– Ах… фермы… лучше б я никогда не знал, что такое хмель! Я не так воспитан… бродить и ночевать в подворотнях, как вы… С меня хватит! Что до меня, так я сыт по горло!
– Если это и есть сбор этого вонючего хмеля, – вставила Фло, – то меня уже от него тошнит!
Нобби поделился с Дороти своим личным мнением, что Фло и Чарли, видимо «слиняют», если только им подвернётся возможность и кто-то согласится подбросить их до Лондона. Для самого Нобби не существовало такой вещи, которая могла бы его разочаровать или испортить его добрый нрав, даже когда ситуация с гвоздём в его ботинке изменилась в худшую сторону и вонючее подобие носка пропиталось тёмной кровью. На третий день гвоздь проделал постоянную дырку в его ноге, и Нобби приходилось каждую милю останавливаться, чтобы загнать его обратно.
– Прости детка, – обычно говорил он. – Моё чёртово копыто опять требует внимания. Этот гвоздь – просто жесть.
Потом он искал круглый камень, присаживался на корточки у обочины дороги и аккуратно вколачивал гвоздь на место.
– Ну вот! – весело заявлял он, проверяя подошву большим пальцем. – Этот б… гвоздь теперь в могиле! Однако эпитафия была Resurgam.[36] Через полчаса гвоздь неотвратимо проделывал свой обычный путь.
Конечно же, Нобби пытался заняться любовью с Дороти, но, получив отпор, обиды не затаил. На своё счастье он обладал замечательным характером – был неспособен серьёзно воспринимать собственные поражения. Всегда жизнерадостный, он постоянно напевал густым баритоном. У него были три любимые песни: «Санни Бой», «Рождественский день в приюте» (на мелодию «Единственная основа Церкви») и «…! Вот всё, что оркестр мог сыграть».[37]
Их исполнение прерывалось имитацией проигрышей военной музыки. Нобби было двадцать шесть лет, был он вдов, последовательно бывал продавцом газет, мелким воришкой, отсидел в колонии Бортсаль, был также солдатом, вором-взломщиком и бродягой. Но эти факты вам придётся самому держать в голове, так как он не способен был составить последовательного отчёта о своей жизни. В разговорах он застревал на случайных, наиболее живописных картинах, засевших у него в памяти, как то: шесть месяцев, которые он прослужил в пехотном полку до того момента, как его признали негодным из-за травмы глаза; мерзости Холлоуэя; детство в подворотнях Дептфорта; смерть при родах его восемнадцатилетней жены (ему на тот момент было двадцать); ужасная гибкость прутьев в Бортсале, глухой взрыв нитроглицерина, разорвавшего дверцу сейфа на обувной фабрике Вудуорда (из которого ему досталось сто двадцать пять фунтов, потраченных им за три следующие недели).
В полдень третьего дня они добрались до начала хмелевиков, и тут им начали попадаться отчаявшиеся люди, в основном – бродяги, державшие путь обратно в Лондон, которые рассказывали, что делать там нечего, что хмель не удался, а цены низкие, что всё захватили цыгане и местные сборщики. При этой новости Фло и Чарли на пару потеряли всякую надежду, и только Нобби, ловко сочетая угрозы и уговоры, смог убедить их пройти ещё несколько миль. В маленькой деревеньке под названием Уэйл они наткнулись на ирландку, по имени миссис МакЭлигот, которая только что получила работу на ближайшем хмелевике. У неё они выменяли несколько украденных яблок на кусок мяса, который она «выклянчила» сегодня утром. Она дала им пару полезных советов насчёт сбора хмеля и о том, в какие фермы стоит зайти. И вот измученные, они все растянулись на деревенской травке напротив маленького универсального магазинчика с газетными постерами у входа.
– Лучше вам попытаться у Чалмерзов, – посоветовала им миссис МакЭлигот с её основательным дублинским акцентом. – Это около пяти миль отсюда. Слыхала, у Чалмерзов не хватает ещё дюжины сборщиков. Думаю, он даст вам работёнку, если вовремя подоспеете.
– Пять миль! К чертям! А поближе ничего нет? – проворчал Чарли.