– Ну и ладно. А нам с Дорис пора двигать. Важное дело сегодня на Лестер-сквер. – Тут она пихнула вторую девицу бедром, и они захихикали глуповато и невесело. – А слушай, – добавила высокая доверительно, – вот это удовольствие, я понимаю, проспать одной всю ночь! Жаль,
– Да, – ответила Дороти, почувствовав, что именно такого ответа от неё ждут и весьма смутно представляя себе, о чём вообще идёт речь.
– Ну давай, милка. Поспи всласть. Да будь начеку: а то, глядишь, рейдеры-захватчики в час тут как тут!
Пока обе девушки, вновь бессмысленно пронзительно засмеявшись, вприпрыжку спускались по лестнице, Дороти добралась до своей комнаты номер 29 и открыла дверь. Её встретил холодный злой запах. Очень тёмная комната была восьми футов в длину и ширину. Мебель проста. Посреди комнаты – узкая железная кровать со старым покрывалом и сероватыми простынями. У стены – ящик с оловянным тазом и пустая бутылка из-под виски, предназначенная для воды; над кроватью прикреплена фотография Биби Дэниэлс, вырванная из «Филм фан»[44].
Простыни были не только грязные, но еще и влажные. Дороти легла в кровать, но разделась она только до сорочки, вернее, до того, что осталось от её сорочки – её нижнее бельё к этому времени пришло в полную непригодность. Она не могла заставить себя лечь голой на эти омерзительные простыни. И оказавшись в кровати, несмотря на то что она была в полном изнеможении и всё тело болело с головы до пят, заснуть она не могла. Дороти была расстроена и полна плохих предчувствий. Отвратительная атмосфера этого места, с ещё большей очевидностью, чем раньше, показывала ей, как она беспомощна, что у неё нет друзей и что только шесть шиллингов отделяют её от неизбежной участи оказаться на улице. И чем глубже в ночь погружался дом, тем больше он расходился. Шум нарастал. Через тонкие стены было слышно всё происходящее за ними. Раздавались взрывы резкого идиотского смеха, пение хриплых мужских голосов, звонкие поцелуи, странные, словно предсмертные стоны, а пару раз – неистовый грохот железной кровати. Граммофон вовсю растягивал лимерики. К полуночи шум в голове Дороти приобрёл своеобразный ритм, и она почти заснула беспокойным сном. Разбудили её, как ей показалось, минуту спустя. Дверь распахнулась, и две едва различимые фигуры с женскими формами ворвались в комнату. Они содрали с её кровати все бельё, кроме простыней и убежали прочь. У «Мэри» наблюдалась хроническая недостача одеял, и единственный способ достать одеяло – это своровать его с чьей-то кровати. Отсюда и пошло название «рейдеры-захватчики».
Утром, за полчаса до открытия, Дороти уже стояла около публичной библиотеки, чтобы посмотреть объявления в газетах. Десяток подозрительного вида неприятных людей бродили в ожидании, и по мере того, как подходил один-два, число их увеличивалось, пока не собралось около шестидесяти человек. Как только двери библиотеки открылись, все ринулись внутрь и наперегонки бросились в другой конец читального зала к доске, на которой были прикреплены вырезки из разных газет – «Вакантные места». А следом за охотниками до работы вошли группы бродяг, мужчин и женщин, которые провели ночь на улице и теперь шли в библиотеку поспать. Шаркающей походкой они брели позади остальных, кряхтя, с облегчением шлёпались за ближайший стол и подтягивали к себе близлежащее периодическое издание. Это мог быть «Фри Чёч Мессенджер» или «Ведджитериэн Сентинел» – не важно, что именно; главное – ты мог оставаться в библиотеке, пока притворяешься, что ты читаешь. Они открывали свои газетки и в тот же миг засыпали, свесив подбородок на грудь. А служащий библиотеки прохаживался между столами и тыкал их, совсем как кочегар тыкает кочергой в топки, одну за другой; и они кряхтели, а когда он тыкал их, просыпались, но тут же засыпали, как только он отходил.
Между тем у доски с объявлениями разгоралась битва: каждый старался прорваться вперёд. Два молодых человека в синих комбинезонах вбежали позже остальных. Один из них, нагнув голову, как во время футбольной схватки, стал яростно пробиваться сквозь толпу. Через минуту он был у доски. Он обернулся к своему приятелю: «Эй, Джо! Готово! «Требуются механики. Гараж Локе, Камден-Таун.». Идём отсюда!». Он пробился в обратном направлении, и оба приятеля выскочили за дверь. В Камден-Таун они бежали со всех ног. Но в этот самый момент в каждой публичной библиотеке Лондона другие прочли точно такое же объявление и побежали со всех ног, чтобы их взяли на это место. Однако место это, по всей вероятности, уже занял кто-то другой, тот другой, который мог позволить себе купить газету и прочитать это объявление в шесть утра.
В конце концов и Дороти удалось добраться до доски и записать несколько адресов, где требовалась «прислуга на всё». Выбор был большой – казалось, половина дам в Лондоне отчаянно искала выносливую прислугу, способную выполнять всё по дому. Положив в карман список из двадцати адресов, позавтракав хлебом с маргарином и чаем, стоившими ей три пенса, обнадёженная Дороти отправилась за работой.
Она была ещё слишком не сведуща в этом вопросе, чтобы понять, что её шансы найти работу без посторонней помощи практически равны нулю. Но следующие четыре для её просветили. За эти четыре дня она обошла восемнадцать мест и послала письменные заявки ещё в четыре. Она преодолела огромные расстояния в южном пригороде Лондона: Клавам, Брикстон, Далвич, Пендж, Сиденхем, Бекенхем, Норвуд, один раз дошла даже до Кройдона. Её приглашали в чистенькие гостиные пригородных домов, у неё брали интервью женщины всех типов, какие только можно себе вообразить: женщины крупные, круглолицые и агрессивные; женщины худые, язвительные и хитрые; бдительные, холодные женщины в золотых пенсне; женщины несобранные, неопределённые, которые выглядели так, будто практикуют вегетарианство или посещают спиритические сеансы. Но все как одна, толстые и худые, холодные и по-матерински заботливые, реагировали не неё одинаково.
Любой, имеющий опыт человек, объяснил бы ей, что так и должно было быть. В её ситуации нечего было думать, что кто-либо рискнёт её нанять. Поношенная одежда, отсутствие рекомендаций – всё было против неё. К тому же её речь, которую было не замаскировать, и которая выдавала в ней человека образованного, не оставляла ей никаких шансов. Работавшие на сборе хмеля бродяги и кокни не замечали её манеры говорить, но домохозяйки из пригорода быстро это улавливали, а это отпугивало их точно так же, как отсутствие багажа отпугивало домовладелиц. Стоило им услышать, как Дороти говорит, они моментально распознавали в ней женщину определённого круга, и игра была проиграна. Она постепенно привыкла к появлявшемуся у них испуганному, удивлённому выражению лица, как только она открывала рот, привыкла к подозрительному женскому взгляду, переходившему с её лица к израненным рукам, к заплаткам на юбке. Некоторые женщины напрямик спрашивали её, почему девушка её социального круга ищет работу прислуги. Нюх им подсказывал, что эта девушка «попала в беду», что означало, имеет незаконнорождённого ребёнка, и, задав несколько вопросов, старались избавиться от неё как можно быстрее.
Как только у Дороти появился адрес, она написала отцу, и потом, когда на третий день ответа не пришло, она написала снова, на этот раз – в отчаянии, ибо это было её пятое письмо, а четыре уже остались без ответа. Она написала, что, должно быть, умрёт с голоду, если он теперь же не вышлет ей денег. Возможность получить ответ существовала только до конца недели, когда истечёт время её пребывания «у Мэри» и её вышвырнут вон, потому что она не сможет платить.
Между тем она продолжала бесполезные поиски работы, а деньги её таяли со скоростью шиллинг в день – сумма, достаточная для того, чтобы не умереть с голоду, но при этом постоянно хотеть есть. Она почти оставила надежду на то, что отец ей поможет. И, как это ни странно, охватившая её поначалу паника уходила по мере того, как голод становился всё сильнее, а шансы найти работу всё нереальнее – разновидность безразличия отчаявшегося человека. Она страдала – но больше не боялась, как раньше. Дно, на которое она опускалась, теперь, при приближении, не казалось уже таким страшным.
Осенняя погода хоть и хороша, однако дни становятся всё холоднее и холоднее. Каждый день солнце, затевая свою обреченную на поражение битву против зимы, всё позже и позже прорывалось сквозь туман и окрашивало фасады домов бледными акварельными красками. Дороти весь день проводила на улицах или в публичной библиотеке, возвращаясь «к Мэри» только поспать, предусмотрительно подтаскивала кровать к двери и ставила её поперёк. К этому времени она поняла, что «Мэри» в действительности не был борделем – таковые едва ли были в Лондоне вообще, – а просто известным прибежищем проституток. Именно по этой причине ты платил десять шиллингов в неделю за конуру, которая стоила пять. Старая «Мэри» (она не являлась домовладелицей, а всего лишь управляющей) в своё время сама была проституткой, потому так и выглядела. Проживание в таком месте унижало тебя даже в глазах обитателей Ламбет-Кат. Когда ты проходишь мимо, женщины морщатся, а мужчины проявляют излишний, оскорбительный для тебя интерес. Самым отвратительным был еврей, владелец магазинчика Нокаут Траузерз Ltd. на углу. Это был крепкий молодой мужчина лет тридцати с надутыми красными щеками и кудрявыми, как каракуль, чёрными волосами. По двенадцать часов в день он стоял на тротуаре и орал своей лужёной глоткой, что во всём Лондоне вам не найти пары брюк дешевле, и загораживал дорогу прохожим. Стоило вам остановиться на долю секунды, как он хватал вас за руку и насильно заталкивал внутрь магазина. Коль скоро ему это удавалось, манеры его менялись на угрожающие. Стоило вам сказать пренебрежительно хоть слово о его брюках, как он вызывал вас на бой. Слабохарактерные люди из страха перед расправой покупали у него пару брюк. Но при всей своей занятости, он не упускал из виду «птичек» – так он их называл, – и получилось так, что Дороти очаровала его больше других «птичек». Он быстро сообразил, что она не проститутка, но живёт у «Мэри», а по этой причине, как он себе это представлял, вот-вот должна стать таковой. При этой мысли у него начинали течь слюнки. Завидев, что она идёт по переулку, он вставал на углу, расправив свою массивную грудь и, скосив на неё чёрные блудливые вопрошающие глаза, («Так ты уже готова начать?» – казалось, спрашивал он.), исподтишка щипал её сзади, когда она проходила мимо.
В последнее утро недельного проживания у «Мэри» Дороти спустилась вниз и с последним отблеском надежды взглянула в коридоре на список, где мелом были выведены имена всех, кому пришли письма. Письма для Эллен Миллборо не было. Всё понятно: оставалось только идти на улицу, другого выхода нет. Ей не пришло в голову поступить, как многие женщины поступили бы на её месте: выдумать некую душещипательную историю и выпросить еще одну ночь бесплатно. Она просто ушла из дома – даже не смогла собраться с духом и сказать Мэри, что она уходит.
У неё не было никакого плана, вообще никакого плана. Кроме получаса, который она провела в полдень, потратив три пенса из последних четырёх на хлеб с маргарином и чай, она весь день пробыла в публичной библиотеке, читая еженедельные газеты. Утром она читала «Барберз Рекорд», днём – «Кейдж Бёрдз».[45] Это единственные газеты, которые ей удалось достать, ибо в библиотеке было так много бездельников, что приходилось потолкаться, чтобы получить хоть какую-нибудь газетёнку. Она прочла их от корки до корки, даже объявления. Она часами сосредоточенно изучала технические характеристики в разделах «Как заправлять французские бритвы», «Почему электрические щётки для волос негигиеничны», «Полезны ли снегирям семена рапса?». Единственное занятие, на которое она ещё была способна. В том странном летаргическом состоянии, в котором она находилась, было легче заинтересовать себя вопросом «Как заправлять французские бритвы», чем задуматься о собственном отчаянном положении. Все страхи остались позади. Она абсолютно неспособна была думать о будущем; не могла представить себе даже сегодняшнего вечера. Она знала одно: впереди у неё ночь на улице, но даже об этом она не особенно беспокоилась. А между тем перед ней лежали «Барберз Рекорд» и «Кейдж Бёрдз», и, как ни странно, они были потрясающе интересными.
В девять часов служащий стал обходить зал с длинным шестом с крюком на конце и гасить газовые светильники. Библиотека закрылась. Дороти пошла налево, по Ватерлоо-Роуд в направлении реки. На железном пешеходном мосту она на минуту остановилась. Дул ночной ветер. С реки, словно дюны, высокими берегами поднимался туман. Его подхватывал ветер, и кружа нёс через весь город к северо-востоку. Круговорот тумана захватил Дороти и, проникая через её тонкую одежду, заставил содрогнуться от предчувствия ночного холода. Она пошла дальше и пришла, по закону гравитации, который притягивает всех бездомных к одному и тому же месту, – на Трафальгарскую площадь.
Глава III
§ I