Мистер Уорбуртон, немного склонив голову набок, как-то загадочно взглянул на Дороти.
– Фактически, – заговорил он серьёзнее обычного, – есть по крайней мере одна альтернатива, которую я могу тебе предложить.
– Вы хотите сказать, что я могу продолжить работать учительницей? Возможно, так я и должна буду сделать. В конце концов, я вернусь к этой работе в любом случае.
– Нет, это не то, что я хотел бы тебе посоветовать.
Всё это время, не желая демонстрировать свою лысоватость, мистер Уорбуртон не снимал изящную серую фетровую шляпу с довольно широкими полями. Однако теперь он её снял и аккуратно положил на пустое сиденье рядом с собой. Его голый череп, с несколькими пучками золотистых волос, оставшихся по соседству с ушами, выглядел как гигантская розовая жемчужина. Дороти, слегка удивлённая, наблюдала за ним.
– Я снял шляпу, – сказал он, – для того, чтобы выставить себя в худшем виде. Ещё минута, и ты поймёшь, почему. Теперь позволь мне предложить тебе ещё одну альтернативу, помимо возвращения к «Наставникам девушек» и в «Союз матерей» или добровольного заключения в тюрьму школы для девочек.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась Дороти.
– Я имею в виду… только подумай, прежде чем ответить. Признаю, что есть очень серьёзные доводы против… но всё же: ты выйдешь за меня замуж?
У Дороти рот приоткрылся от изумления. Возможно, она немного побледнела. Поспешно, почти бессознательно, она отстранилась и отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволяло сиденье. Но он не сделал никакого движения по направлению к ней. Он продолжал сидеть в полном спокойствии.
– Конечно, ты знаешь, что Долорес (Долорес – бывшая любовница мистера Уорбуртона) оставила меня год назад?
– Но я не могу! Не могу! – воскликнула Дороти. – Вы же знаете, я не могу. Я… не такая. Я думала, что вы всегда это знали. Я вообще не могу выйти замуж.
Мистер Уорбуртон проигнорировал эту реплику.
– Я понимаю, – сказал он с образцовым спокойствием, – что никак не подпадаю под категорию подходящих молодых людей. Я старше тебя. Сегодня, кажется, мы открыли друг другу свои карты, поэтому я открываю тебе мой большой секрет: мне сорок девять. Ещё у меня трое детей и плохая репутация. Твой отец не будет в восторге от такого замужества. И доход у меня всего семь сотен в год. И всё же, подумай, может стоит рассмотреть моё предложение!
– Но я не могу. Вы знаете, почему я не могу! – повторяла Дороти.
Она принимала как само собой разумеющееся то, что он «знает, почему она не может», несмотря на то что она никогда ни ему, ни кому-либо ещё не объясняла, почему она не может выйти замуж. Вполне вероятно, что, если бы она и объяснила, он бы её не понял. Он продолжал говорить, и, казалось, не заметил, что она сказала.
– Давай-ка я изложу это тебе в виде сделки. Конечно, нет нужды говорить, что это нечто большее. Я не из тех, за кого стоит выходить замуж, как принято говорить, да я бы и не предложил тебе выходить за меня, если бы в тебе не было особенной для меня привлекательности. Но давай-ка я изложу тебе сначала деловую сторону вопроса. Тебе нужен дом и средства к существованию. Мне нужна жена, чтобы меня поддерживать. Меня тошнит от всех этих отвратительных женщин, с которыми я проводил время (прости, пожалуйста, что я о них здесь упоминаю), и я хочу остепениться. Конечно, поздновато, но лучше поздно, чем никогда. Кроме того, мне нужен человек, который бы позаботился о детях. Ну о моих
– Не знаю. В некотором роде… – ответила она.
Так как он не сделал попытку дотронуться до неё или каким-то образом приласкать, она ответила на его вопрос, не повторив резкого отказа. Он посмотрел в окно и продолжил задумчиво, голосом намного тише обычного, так что сначала, за грохотом колёс, его и расслышать было трудно. Но вскоре его голос поднялся, и в нём появились нотки такой серьёзности, каких она никогда раньше не слышала, и даже не представляла, что голос его может быть таким.
– Подумай, каким будет твоё будущее, – повторил он. – Такое, как и у любой женщины твоего сословия, у которой нет денег и нет мужа. Ну скажем, твой отец проживет ещё лет десять. К концу этого времени он всё спустит, до последней копейки. Желание тратить деньги не даст ему умереть до тех пор, пока они не кончатся, и, вероятно, не долее того. Всё это время он будет становиться все более старым, более занудным; жить с ним вместе будет всё труднее. Он будет тиранить тебя всё больше и больше, всё больше урезать тебя в деньгах, создавать тебе всё больше и больше проблем с соседями и торговцами. И ты будешь жить той рабской, беспокойной жизнью, которой жила, стараясь свести концы с концами, обучая девочек в «Наставнике девочек», читая романы в «Союзе матерей», начищая до блеска медь алтаря, выпрашивая деньги для фонда органистов, изготовляя ботфорты из коричневой бумаги для детских постановок, и закончишь в гнусных распрях и скандалах в этом церковном курятнике. Год за годом, зимой и летом, ты будешь ездить на велосипеде от одного вонючего дома к другому и раздавать пени из коробки со скудными сборами, и повторять молитвы, которым ты сама больше не веришь. Ты будешь высиживать на бесконечных церковных службах, от однообразия и бесполезности которых тебя в конце концов будет тошнить. С каждым годом твоя жизнь будет всё бесцветнее, всё более заполненной той тоскливой работой, которую обычно сбрасывают на одинокую женщину. И не забывай, что тебе не всегда будет двадцать восемь. И всё это время ты будешь угасать, увядать, пока одним утром ты не подойдешь к зеркалу и не поймёшь, что ты уже больше не девочка, а худая старая дева. И, конечно, ты будешь после этого бороться. Ты будешь поддерживать физическую форму и сохранишь девичьи манеры – но всё это слишком затянется. Знаешь такой тип броской, слишком броской старой девы, которая говорит так манерно: «потрясающе», «невероятно», «непревзойдённо», и гордится, что она в такой отличной спортивной форме, а окружающие при этом чувствуют себя не совсем в своей тарелке? А она так уверена в теннисе и так востребована в любительских театральных постановках, и она с таким рвением набрасывается на свою работу в «Наставнике девочек» и посещает прихожан, и она сердце и душа всех мероприятий в церкви, и так, год за годом, она всё думает, что она молоденькая девочка, и не понимает, что у неё за спиной все подсмеиваются над ней и считают её бедной разочарованной старой девой. Вот что с тобой станет, вот что с тобой должно стать, как бы ты это хорошо ни понимала и ни старалась избежать. У тебя нет иного будущего, если ты не выйдешь замуж. Женщины, которые не выходят замуж, увядают, они увядают как аспидистры на окнах подсобного помещения, и чертовски неприятно то, что они даже не знают, что увядают.
Дороти сидела тихо и слушала, поддавшись ужасающему очарованию. Она даже не заметила, что он встал и одной рукой взялся за дверь, чтобы поддержать равновесие в раскачивающемся поезде. Она была словно загипнотизирована, не столько его голосом, как видениями, которые вызвали в ней его слова. Он описал её жизнь, какой она и должна стать со всей неизбежностью, и описал её с такой ужасающей точностью, будто перевёз её на десять лет вперёд в грозное будущее, и она больше не чувствовала себя девушкой, полной молодости и энергии, но отчаявшейся, поизносившейся девственницей тридцати восьми лет. Продолжая говорить, он взял её руку, которая безвольно лежала на подлокотнике. Но даже это она едва заметила.