– Да, было очень противно! Иногда так противно, что и словами не пересказать. Вы знаете, иногда…
Она остановилась. Уже готова была рассказать ему, как ей приходилось выпрашивать милостыню, чтобы не умереть с голоду, как она спала на улице, как была арестована за попрошайничество и провела ночь в камере полицейского участка, как миссис Криви придиралась к ней и морила её голодом. Но она остановилась, потому что внезапно поняла, что это всё не те вещи, о которых ей хочется поговорить. Это всё вещи, которые на самом деле неважны, всего лишь не относящиеся к делу случайности, по существу мало чем отличающиеся от того, что ты схватил простуду или прождал два часа поезд на полустанке. Они неприятны, но они не имеют значения. Её вдруг сильнее, чем когда-либо, поразила прописная истина, что по-настоящему происходит то, что происходит в нашем сознании, и она сказала:
– Все эти вещи на самом деле не имеют значения. Я хочу сказать, когда у тебя нет денег или ты не ешь вдоволь. Даже если ты очень сильно голодаешь… внутри тебя ничего не
– Правда? Поверю на слово. Самому пробовать что-то не хочется.
– Ну конечно, ужасно, когда такое происходит, но по большому счёту это ничего не меняет. Важно только то, что происходит внутри тебя.
– То есть? – продолжил мистер Уорбуртон.
– То есть, изменения в твоём сознании. И тогда меняется весь мир вокруг, потому что ты по-другому на него смотришь.
Она всё ещё смотрела в окно. Поезд миновал восточные трущобы и ехал, набирая скорость, мимо окаймлённых ивами ручьёв, низинных лугов, на зелёных изгородях которых первые почки выпустили нежную и мягкую, как облачка, зелень. На поле возле дороги месячный телёнок, совсем как из Ноева ковчега, на негнущихся ножках, как привязанный, шёл за своей мамой. В саду около дома трудившийся всю жизнь старик медленными, ревматическими движениями переворачивает почву под грушей, усыпанной призрачными цветами. Из проходящего поезда видно, как на солнце блестит его лопата. Удручающая строчка из псалма: «Изменение и распад вижу я во всём, что меня окружает», пронеслась в голове Дороти. То, что сейчас она сказала, было правдой. Что-то произошло у неё в душе, и с той минуты мир опустел, стал казаться беднее. В такой день, как этот, в конце весны или в начале весны, как радостно, как бездумно, благодарила бы она Бога за первую голубизну небес, за первые цветы оживающего года! А теперь казалось, что нет Бога, которого можно благодарить, и уже ничто: ни цветок, ни камень, ни стебелёк травы, – ничто во всей вселенной не будет таким, каким было раньше.
– Изменения происходят в сознании, – повторила она. – Я утратила веру, – добавила она, добавила как-то резко, внезапно, потому что почувствовала, что ей отчасти стыдно произносить эти слова.
– Ты утратила
– Веру. О, вы понимаете, что я имею в виду! Несколько месяцев назад, совсем неожиданно, всё в моем сознании изменилось. Всё, во что я до этого верила, абсолютно всё вдруг показалось лишённым смысла и почти что глупым. Бог… что значил для меня Бог? Вечная жизнь, ад и рай, – всё! И всё это пропало. Совсем не потому, что я об этом размышляла – просто так произошло, и всё тут. Совсем как у ребёнка, когда он в один прекрасный день, без особой на то причины, перестаёт верить в сказки. Я просто не смогла больше в это верить.
– Ты никогда в это и не верила, – беззаботно заметил мистер Уорбуртон.
– Нет, я верила! Я действительно верила! Я знаю, вы всегда думали, что я не верю. Думали, что я просто притворяюсь, потому что мне стыдно в этом признаться. Но это совсем не так. Я верила так, как сейчас верю, что сижу в этом купе.
– Конечно же, это не так, милая моя девочка! Как могла ты верить, в твоём-то возрасте? Ты была слишком умна для этого. Просто ты была воспитана в этой абсурдной вере, и позволяла себе считать, что ты, в некотором роде, можешь эту веру принимать. Ты выстраивала свой образ жизни – извини за некоторый психологический жаргон – как единственно возможный для человека верующего, и, конечно, это начало на тебя давить. На самом деле, то, что с тобой происходит, вполне естественно. Я бы сказал, что существует большая вероятность того, что именно по этой причине ты потеряла память.
– Что вы имеете в виду? – спросила она, довольно озадаченная этим замечанием.
Он увидел, что она не понимает, и объяснил, что потеря памяти – это некий механизм, бессознательно используемый для выхода из невыносимой ситуации. Сознание, сказал он, будучи загнанным в угол, прибегает к любопытным трюкам. Ранее Дороти никогда ни о чём подобном не слышала и поначалу не могла принять такое объяснение. Однако немного поразмыслив, она решила, что, даже если это правда, то это никак не отрицает основного факта.
– Не вижу, что от этого меняется, – сказала она наконец.
– Разве? Я бы сказал, что это в корне всё меняет.
– Но разве вы не понимаете, что если я больше не верю, то какое имеет значение, сейчас я потеряла веру или несколько лет тому назад? Имеет значение только то, что вера моя исчезла, и мне придется начинать жизнь заново.
– Безусловно, я не клоню к тому, – сказал мистер Уорбуртон, – что ты сожалеешь об утрате веры, или как ты там это называешь? Так можно сокрушаться об утрате зоба. Обрати внимание, я говорю о том, как это произошло, не по-книжному, как человек, у которого и веры-то особо не было, так что и терять мне было нечего. А если и было немного, то я прошёл через потерю вполне безболезненно, лет так в девять. Не могу сказать, что это нечто такое, о потере чего обычно