Потаенное судно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Каро, что будем делать?

— Своим ходом нельзя: поломаем винты совсем.

— Петруня?

— Подождем, пока подойдут наши.

— Нет, это не война! — запротестовало все в Антоне. Он посмотрел на высотку, откуда строчил пулемет, на черные фигурки морских пехотинцев, залегших разреженно перед высоткой, — Там война, понял? Снимай пулемет! — неожиданно резко приказал Бахмуту.

— Да ты что?

— Снимай зараз!.. Каро, зови наверх мотористов. За мной!..

Антон первым прыгнул за борт и, не оглядываясь назад, побежал в сторону высоты. Он верил, что и Каро, и Петруня, и мотористы последуют за ним тотчас. Может, только пулемет их задержит. Но это не надолго. Он бежал во весь рост, стреляя бесприцельно. Понимал, что с такого расстояния никого не поразит, но что подбодрит залегших матросов — это уж точно. Так и случилось. То ли отряд посчитал, что пришло подкрепление, то ли еще что произошло, только моряки поднялись дружно и, не дав Балябе опередить себя, кинулись вперед на укрепившихся за бруствером немцев, заняли ближние траншеи. Петруня Бахмут подоспел вовремя. Он с двумя мотористами установил пулемет и начал ловко отсекать цепи опомнившегося, яростно наседавшего противника. Каро Азатьян хватал Антона за рукав кителя:

— У меня нету пистолета. Дай мне пистолет!

Антон оттолкнул его озлобленно, заорал во всю мочь:

— Возьми у раненых, тюха!.. Пригнись, паразит, башку снесут!

Азатьян, наклоняясь низко, едва не падая, метнулся по траншее.

Немецкая пехота наседала ожесточенно. Ей приказано было сбросить высадившийся отряд в море. Шла напролом, ясно понимая, что за первой волной десанта последует вторая, а там, может, и третья, — тогда уж косу не удержать.

Десант редел. В короткие передышки между схватками Антон поглядывал на море, уже подсвеченное предутренним светом, спокойное, гладкое, будто покрытое фольгою.

Немецкие пулеметы и минометы ударили не по занятой матросами траншее, а дальше, через их головы, целясь в море. Там показались катера. Они подходили близко, проворно освобождаясь от бойцов-десантников. Антон заметил Богорая. Тот, как всегда, стоял на рубке катера, но показывал рукой почему-то не в сторону берега, где велась высадка, а в сторону моря. Через какое-то время там, куда он показывал, послышался шум моторов, затем четко обозначились немецкие сторожевые катера. Противник выручал своих. Он решил ударить по прижатым к берегу торпедникам, но наши успели отойти мористее. Зацокотали пулеметы, ударили пушки бронекатеров. Бой был коротким. С единственной, но очень дорогой для торпедников потерей.

Пораженный крупнокалиберной пулей, Богорай еще долго стоял у мачты, к которой был пристегнут ремнем. Затем ноги его ослабли, подломились. Он враз обмяк телом, присел пониже, откинулся назад, перевесив голову на сторону. Глаза его были открыты. Они безучастно глядели в небо, расчерченное едва уловимыми охрово-карминными полосами близкого восхода. Из-под усов его пробивалась темная до черноты струйка крови.

20

Карту Богорая знали в отряде все — и штурман, и командиры катеров, и боцманы, и радисты, и мотористы. Пожалуй, не только отряд, но и многие в бригаде были наслышаны о его карте. Перед каждой операцией он раскидывал ее где придется, где в этом возникала необходимость, и показывал, объяснял, просил запомнить. Показывал ее и учил по ней не только командиров катеров, а всех в отряде. Казалось бы, зачем она мотористу, который все время внизу, в своем отсеке сидит, не видя ни моря, ни берега. Но Богорай, бывало, соберет мотористов, покажет, из какой точки — вот она — выходили, куда и каким путем следовали. На замечание, что им, «кротам слепым», все равно, куда идти, лишь бы машина крутилась, Богорай отвечал:

— Ошибка! Представьте, ударил снаряд или полоснула очередь пулемета. Всех, кто наверху, смело за борт. Что тогда? — Он делал паузу, обводя матросов взглядом. — Поняли теперь, зачем каждому надо знать карту? Любой должен встать за штурвал и вести катер не вслепую, а твердо иная, где он и куда идет. Так?

Все молча соглашались.