— На баржи. — Лотохин, не приподнимая лица, говорил тихо, безучастно. — Работаем в карьерах, живем на баржах. Со Штеттина нас прибуксировали недавно. Хотели перегнать дальше, в Норвегию, но, видимо, опоздали. Не так ли?
— Все, — согласился Антон, — теперь по домам. — Надеялся обрадовать этим своего бывшего командира, подбодрить, но тот равнодушно махнул рукой. Его жест снова напомнил Антону Коноплю. «Да что они в самом деле!» — воскликнул про себя. Кивнув на взгорок, густо зеленеющий травой, предложил: — Посидим?
— Нельзя, перекличка, — возразил Лотохин.
— Конец. Там наши матросы уже наводят свой порядок!
— Если так…
Лотохин, вслед за Антоном, поднялся на невысокий взлобок, присел рядом. Отсюда хорошо были видны и город, и территория порта, густо ощетинившаяся мачтами рыболовецких судов. Город выглядел чисто, нетронуто. Война прокатилась стороной, совсем его не задевая.
Баляба пожевал кисловатый стебелек кашки, чвыркнул сквозь зубы зеленовато-мутной слюной — получилось совсем как в детстве. Покосился на Лотохина, признался:
— Верил, что увижу, — и увидел. Человека не так-то легко убить.
— Все же убили.
Антону опять сделалось не по себе. Не хотелось соглашаться, что в прошлом такой стойкий человек, жизнелюб, твердый характером, ясный умом, мог разувериться во всем. Он попытался вернуть Лотохина туда, в сорок первый, на корабль, к его людям. Рассказал о Гасане и Додонове, о ребятах, державших оборону острова, но Лотохин был далеко от всего и от всех.
На вопрос Антона, как же произошло, что он оказался в плену, Вячеслав Семенович выдавил из себя:
— Не помню. Вероятно, контузило при взрыве. Подобрали без сознания. Так, скорее всего, и случилось… Да не все ли равно как?
— Наших не видели никого?
— Двоих матросов встречал в лагере. Позже потерялись. — Помолчал немного, оживился, что-то вспоминая: — Знаете, о чем я больше всего жалел все это время?.. Зачем отпустил катера охраны!
Балябе живо вспомнился пирс на Эзеле, баржа с авиабомбами, адмирал на пирсе и его разговор с Гасановым: «Почему отпустили катера?» — «Шторм надвигался. Пожалели». — «Дорого платим за науку!..» Значит, Лотохин понимал свой промах, значит, пришел к тому же выводу? Конечно, казнил себя, считая виновным в гибели корабля, в гибели людей. Просто бы плен — это одно. А если еще и сознание вины перед судьбами других — двойная тяжесть. Как тут не сломаться. Антону стало бесконечно жаль этого человека. Захотелось чем-то помочь, поддержать. Но чем и как?
— Ходил я на Восьмую линию… — нерешительно начал Антон.
Лотохин вскинулся. Показалось, у него даже скулы побурели от прихлынувшей крови.
— Да-да? — перебирая дрожащими пальцами редкие застежки полосатой куртки, поторопил его Вячеслав Семенович.
— Отца вашего, Семена Афанасьевича, нет в живых…
Какой-то неопределенный звук, глухо булькнув, застрял в горле Лотохина.
ebooksa