— Гарно сказал, сынок, — неугомонна! И где у нее столько духу берется: и туда, и сюда… До коров бежит, до детей летит. Мужа обстирает, тестя накормит, меня, старуху, обуходит. Не знаю, за что мне господь такое счастье послал.
— Ой, ба… — протянула смущенная похвалами Паня. — Тоже скажете!
— Вполне присоединяюсь! — вставил свое слово Фанас Евтыхович. Запрокинув голову, широко раскрыв рот, он лил в него вино, как в воронку.
Антон выпил в три глотка, зачем-то предварительно расстегнув ворот белой, в синюю полоску, рубахи. Под ней показалась тельняшка, тоже полосатая, только полосками поперек.
— Эх, матери твоей бес! — спохватился Сухоручко. — Фанас, а подарунок и забыли?
— Шо ты паникуешь? Запомни, дорогой председатель нашей слободы, пока у Фанаса Евтыховича голова держится на плечах, пока ее не отсекли от тулова — он николи ничего не забывал и не забудет! — Слог его стал заметно вычурней — первый признак того, что Фанас хмелеет.
— Показывай, какой мы своему крестнику подарунок добыли.
— Зараз, зараз!.. — засуетился Фанас Евтыхович. — Пилип, не помнишь, в какой карман я его положил? — энергично облапывая себя, он растерянно глядел на Сухоручко.
— Посмотри в кожухе.
Фанас Евтыхович внес из сеней оба полушубка, кинул их на сундук, шарил, выворачивая карманы.
— Шо за напасть?
— Вора не было, а батьку украли! — невесело пошутил Пилип Кондратович. — Фанас, — обратился он к зарозовевшемуся, растерянно мигающему малыми желтоватыми глазками напарнику, — проверь, чи голова твоя на плечах, чи немае.
Простодушный Фанас Евтыхович взялся за голову.
— Голова цела, а подарунка нема, — обреченно опустился на стул и тотчас вскочил, словно ужаленный. Хлопнув себя по боку, вскричал: — Туточки он! А я весь час думал: на чем же я таком сидю? Оказалось, на подарунке. Це жинка виновата. Сколько просил: Вёкла, почини карманы!.. — Фанас Евтыхович нырнул рукой в прорванный карман пиджака, завернул руку за спину долго рылся за подкладкой, никак не мог подцепить «подарунок». — Поймал пропащу душу! Вот она! — вызволил на свет целлулоидного ослика, можно сказать, крохотного размера. Был ослик ярко-розового цвета, уши оттопырены, хвост боязно поджат. — Як намалеванный!
Пилип Кондратович счел нужным добавить:
— В самой Москве купленный.
— Ага! — подтвердил Фанас.
— Це диво! — всплеснула руками Паня, делая вид, что она не знала (а об этом вся слобода гудела) о поездке председателя сельсовета Сухоручко и еще троих слободян, в числе которых находился Фанас Евтыхович, в Москву. — Аж в Москве?..
Когда Панины восторги немного улеглись, Антон спросил Сухоручко:
— Ну, как она на вид?