— Проходьте сюда. Живы, шо нам зробиться? Раздевайтесь! — Антон показал на плетенную из толстой проволоки вешалку, висящую у притолоки двери, ведущей в светлицу.
Гости сняли полушубки, схожие покроем, однако разнящиеся окраской: у Фанаса Евтыховича — темный, у Пилипа Кондратовича — светлый. Скинули шапки. Первый снял свой неизменный собачий треух, второй высокую стоячую шапку из черного каракуля. Приглаживая руками волосы, вошли в светлицу.
— Где же баба Оляна? — оглянулся Сухоручко. Антон кивнул на дверь боковушки:
— Занедужила трохи.
Считая своим долгом обязательно поздороваться со старшиной дома, гости заглянули в боковушку. Чуть приоткрыв фанерную дверку, они стояли на пороге комнаты один позади другого: впереди низкий, широко раздавшийся в плечах и в талии Фанас, за ним, возвышаясь на целую голову, тонковатый Пилип. Чуть ли не в один голос поздравствовались с Оляной Саввишной. Фанас Евтыхович заметил шутейно:
— Чего це вы в такой час вздумали хворать?
— Хвороба часу не разумеет, — ответила Тараниха.
— Вставайте, бабо, будем горилку пить, песни спивать.
— И-и-и… сынок, — протянула старуха. — Я свое отспивала, пора и на гробки́.
— Не сильно спешите. Туда еще николи никто не опаздывал.
Фанас Евтыхович, вспомнив свой вчерашний поход на кладбище, боднул головой, хохотнул — аж в груди засипело.
— Ба, слухайте, что мне хлопцы сказали на гробках… Ходил подправить могилку покойного родителя.
— Чую, чую, — отозвалась Оляна Саввишна.
— Копают они яму… Рец Данило умер, слышали?.. Ну вот. Подходю до них, спрашиваю: «Кому могилу роете, царство небесное?» — «Диброве», — отвечают. «Як так Диброве? Рази председатель умер?» — спрашиваю. «Преставился!» — отвечают. «Давно?» — спрашиваю. «Давно, — отвечают. — Похороны — сегодня!..» Матери твоей закавыка, думаю, це новость! Забыл я, что у меня ноги хворые, побежал бегом до дому. Кричу жинке: «Вёкла, Вёкла! Слышала, Диброва скончался!» А она мне: «Шо ты, придурок, мелешь! Только что подъезжал на дрожках, тебя спрашивал, надо на ферме колодязи рыть». И крестит меня, крестит. Я тут зареготал так, что в боку закололо. Вот, думаю, анафема души, чем шуткуют!
— Знать, долго ему жить, — резюмировал Фанасову повесть Сухоручко.
— Хай живе, бог с ним, — милостиво разрешила Оляна Саввишна.
Антон тоже вставил слово:
— Нехай. Только пусть и другим дает жить.
Наступила неловкая тишина. Шутка приобрела весьма серьезный оборот. Паня засуетилась.
— Проходьте к столу. Повечеряем. — Она заправила прядку волос под платок. — Правда, ничего такого нету, бо мы же не знали, что будут гости… — Вопросительно посмотрела на Антона. Он ответил ей шепотом:
ebooksa