— Зараз сбегаю до Степаниды, — и вышел в сени.
— А где же батько Охрим? — спросил вселюбопытный Фанас Евтыхович.
— В МТС. Совещание чи шо.
Сухоручко заметил напарнику:
— Обо всех все разузнал, а про крестника и забыл.
— Не-не… Володьку я бачу. Володьку, як говорят, оставляю на закуску. — Подошел к коляске, приподнял куцепалой рукой край марлевой занавески, удивился: — Чи спит?
— Навоевался, отдыхает, — пояснила Паня. — Побанила его, покормила…
— Така его работа — спать, — категорично вставил Сухоручко, глядя на Фанаса Евтыховича.
Вернувшийся Антон поставил на середину стола трехлитровый алюминиевый бидон. Шумно потирая побуревшие от холода руки, улыбнулся, кивая на посудину.
— Степка новую бочку открыла, так что осадка не будет. — Взял с полки рукой враз четыре стакана, сунув в них клешнятые пальцы, поставил на стол. — Спробуем! — наполнил стаканы быстро, умело плеская в них светлое вино с наспех вскакивающей и так же скоро пропадающей белопузырчатой пеной.
Сухоручко поднял вино на свет.
— Не сбрехала. Добре отстоялось.
Паня захлопотала. Поставила миску с солеными помидорами, подала мелкую тарелку с крупно нарезанными ломтями розового сала. Отваливая ножом пласты серо-пшеничной паляницы, укладывала их в плетенную из лозы хлебницу. Положила несколько целых очищенных луковиц на любителя.
Сухоручко поднял поставленный было стакан.
— Дозвольте сказать! — попросил у хозяев слова.
— Скажить, Пилип Кондратович, послухаем!
— Кгм, кхе-ге… — пробил горло Сухоручко. — Хочу сказать за то, чтоб крестнику нашему жилось краше, чем нам, чтоб ни войны не знал, ни разрухи, ни оккупации…
— Правда ваша, — вздохнула Паня.
— Хочу также выпить за его батьку-матерь, то есть за Антона Охримовича и особливо за Параскеву Герасимовну, неугомонную труженицу…
Прервав его на полуслове, Оляна Саввишна подала голос из боковушки, дверь которой так и оставалась открытой:
ebooksa