Тачка Охрима Тарасовича, протарахтев ископыченным двором молочнотоварной фермы, остановилась возле дежурки — белостенного саманного строения с широкими многостворчатыми окнами. Покашливая от первоначальной неловкости, Баляба вошел в коридор, где остро пахло смесью прокисшего молока и сенной пыли, приоткрыл дверь в просторную залу, у противоположной стены которой рядами стояли белые бидоны, на деревянных полках лежали спрутами резиновые трубы с присосками для доек, стеклянные банки разных размеров и стаканы, затуманенные неотмытым молоком. На гвоздях висели белые халаты с рыжеватыми полосками и пятнами. На широком самоструганном столе, придвинутом вплотную к окну, вразброс лежали толстые замасленные тетради, журнал для записей. На гвозде, вбитом в раму, наколота пухлая стопка квитанций.
— Здорово живете, девчата! — произнес Баляба, оглядываясь по сторонам. Но, заметив, что в зале находится только одна Клавка Перетятько, разочарованно протянул: — О, куда же все подевались?
— Кого шукаете? — Клавка, сидящая у стола, повернула голову к Балябе.
— Кого же мне шукать? — Охриму Тарасовичу пришла мысль позабавиться, чтобы таким образом прогнать неловкость, охватившую его. — Невесту шукаю! Мои дружки-одногодки кажут мне: «Чего ты, Охрим, до сих пор неженатый? Иди, кажут, на ферму, там девчат — целая ярманка».
Клавка Перетятько попритушила сверкнувшую было злость в глазах, чуточку сощурила их в усмешке, повернулась всем корпусом к самозваному жениху. Ее смуглое калмыковатое лицо выразило удивление.
— А тачку на кой прикатил?
— Хто его знает? Дай, думаю, возьму на всякий случай, гляди, высватаю такую, которая ходить не может, что тогда робить?
— Ихи-хи-ги-га-га!.. — затряслась в открытом хохоте Клавка Перетятько. — На кой тебе такая, которая навозом на тачку ложится? Бери меня! Я сама поперед тачки побегу, еще и приплясывать стану!
— Э-э-э… Я бы тебя, Клавка, взял, да боюсь, на такую пороху не хватит: дуже породистая!
Клавка поднялась с табуретки, разгладила на бедрах халат, поправила белую косынку, криво усмехнулась, поскучнела лицом.
— Паня в третьем блоке, возле своей скотины порается. — И тоном и взглядом дала понять, что шутка отшучена и возвращаться к ней нет никакого смысла.
Клавка Перетятько в свои тридцать пять лет так и осталась Клавкой. Одинокая, не знавшая ни мужа, ни семьи, сперва надеялась, ждала чего-то. После всякую надежду потеряла. Высокого роста, костистая, нескладная, с мужиковатыми грубыми движениями и замашками, с низким отпугивающим голосом, глядевшая на всех искоса, она мало кого из мужчин могла привлечь к себе. Тем более после войны, после такого истребления, когда их вовсе редко осталось по слободам, а баб, напротив, вроде бы втрое прибавилось. Получилось так, что своих сверстников Клавка упустила, а к младшим, послевоенным парубкам, пристать не могла — намного их переросла. Что же ей оставалось? Неужели прислоняться к старикам вдовцам вроде Охрима Тарасовича? А к чему? Чтобы обстирывать их, ходить за ними, как за малыми детьми? Нет уж, лучше быть вековухой, чем подобное ярмо на шею. Шалая, необузданная в своих поступках, Клавка отпугивала от себя людей. Ее, утверждали доярки, даже скотина боялась. Когда Клавка заходила на ферму, коровы беспокойно переступали с ноги на ногу, кося в ее сторону лиловыми в слизистой мути глазами, подрагивая кожей. И оттого, что все живое ее побаивалось, сторонилось, Клавка еще более ожесточалась. То и дело доносилась ее брань, то и дело было слышно, как гупают ее мосластые кулаки по тощим коровьим бокам.
Однажды Зинка Березуцкая пошутила:
— Клавко, тебе бы на бойню, а не в доярки!
Давно пошутила, но до сих пор кается.
Другие жинки ее не трогают, и она к ним равнодушна.
У Пани с Клавкой сложились свои особенные отношения. Заметно, что Паня имеет над Клавкой какую-то силу и власть.
Сегодня они ушли с фермы пораньше. Паня потащила товарку к себе.
— Ходим до нас. Мой на Бердострое и днюет и ночует, — заметила об Антоне. — А хлопчики с дедом Охримом садок разводят. Я одна.
Сарай у нее под одной крышей с хатой. Паня, оттолкнув верхнюю половину составной двери сарая, перевесилась внутрь, отдала засов. Войдя черным ходом в сени, откинула кованый крючок, пригласила:
ebooksa