Черными пыльными полосами затягивало небо. Сквозь розоватую ветреную смуту робко проглядывало бесцветное, как лед, солнце.
Подоспел час. Охрим Тарасович вбивал по краям участка колья, натягивал между ними глухо звенящую проволоку, подвязывал к ней молодую виноградную лозу.
Сквозняком ворвались к нему в садок его внуки — Юрко и Володя. Юрко, тонкошеий подросток с едва заметным темным пушком на верхней губе, с льняным изжелта-белым чубчиком, легшим на лоб ровно подрезанной скобкой. На чистом его лице необычно ясно выделяются темные брови. Они кажутся чужими, искусственно приставленными. Охрим Тарасович не перестает удивляться:
— Глянь на него, чистый гибрид: голова мамкина, брови папашкины.
Синие Юркины глаза всегда широко открыты. Похоже, он никогда не мигает ими. Словно застывшие. Лицо изменчивое, живое, а глаза — неподвижные. Потому, когда смотришь в них, как-то не по себе становится. У Волошки все по-иному. Глаза маленькие, прикрытые припухлыми веками, только щелочки темнеют. Младший брат полный, менее подвижной. Он тяжелее в ходу — круглым шаром перекатывается. Когда Юрко убегает от него далеко вперед, он злится, сопит недовольно, а то и нюни распускает. Находится он в таком возрасте, когда еще трудно определить, какого цвета у него волосы, брови — это, по сути, младенческий пушок. Сейчас он русый, с рыжеватым подпалом.
— Дедушка, дай чубучка пососать! — поторопился заявить о себе Володька.
— Вот невыкопанное лихо! Да не топчитесь же на грядках! И где вы, шахаи, взялись на мою голову! — деланно сокрушался Охрим Тарасович, обрадованный появлением внуков.
Юрко присел у виноградного куста.
— Дед, какие отростки можно отламывать?
— Ось я тебе шею наломаю!.. А ну, геть, я сам! — подал буро-зеленые полносочные чубучки внукам. Те поспешили положить их в рот. Из-под зубов за щеку чвыркают кислые струйки сока. Чубучок тщательно выжимается, обсасывается, мягкой безжизненной плеточкой летит в сторону.
— Деда, еще хочу!
— Вот саранча на мою голову!.. Краше брали бы в руки шпагат да поднимали кусты.
Юрко взял у деда кривой садовый нож, отхватил от мотка кусок шпагата.
— Держи! — скомандовал младшему.
Володька вытянул лозу в свой рост, сопя от старания, озабоченно елозил розовым языком по уголкам рта, подлизывал саднящие трещинки заедей.
— Э… Це дурное дело. До первого ветру. Крепи так, чтобы держалось. — Охрим Тарасович взял из тонких замурзанных пальцев Юрки концы шпагата, втянул их своими дубовопрочными пальцами. — Так и гони!
Юрко вдруг вспомнил, что вчера в школе решили пригласить его дедушку на пионерский сбор.
— Деда!
— Га?
— Кажуть, ты был первым трактористом?