Потаенное судно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ее треба горбом почувствовать, а проходить мало! — теряя терпение, заключил Антон.

Юрий, стараясь смягчить отцову раздраженность, усмехнулся:

— Ох и любите вы, предки, нотации читать!

— Покинь это негодное слово! — вскипел отец окончательно. — Предки, предки!.. Просто затхлой пещерой несет!

Разговор расстроился недолго.

Прибыв к месту, взяли в руки вилы, стали тормошить слежавшиеся, еще не убранные в скирды валки. Юрий скинул цветную рубашку с короткими рукавами. Матово поблескивало его худое, сильно загорелое тело. Антон залюбовался парнем. Правда, к чувству гордости за проворство и ладность в работе сына примешивалось слегка горчащее чувство недовольства его чрезмерной худобой. В сердцах подумал: «Что за дети пошли — одне мослаки торчат. Дурная, видать, мода. Едят добре, обуты-одеты справно, а такие незграбные. Мы в их лета были помускулистее. Может, у них все в ум уходит?..» Прервав размышления, заметил Юрию:

— Сынок, сорочонку-то накинь, накинь. Не то устюками нажжешь плечи — чесаться будут.

Стреноженные кони, звучно пофыркивая, позвякивая уздечками, паслись в стороне. Юрий топтался на укладываемой в арбу соломе, Антон подавал ему снизу навильник за навильником, приговаривая словами детской считалочки, неизвестно как попавшей ему на язык:

— Солома, полова, дышло — гоп! — вышло… — На восклицание «гоп» он забрасывал навильник в необходимое по его расчетам место на арбе. На слове «вышло» выдергивал вилы и возвращался от арбы к валку. — Как там, Юрок? — интересовался он.

— Давай-подавай, дело покажет! — отвечал сын не раз слышанными от отца словами.

— Топчи крепче, чтоб не раструсить по степу.

— Топчу, уже ноги затерпли!

Когда Юрий погнал коней к ставку на водопой, Антон взял в руки грабли, обошел с ним арбу, причесал ее окончательно. Отойдя в сторонку, залюбовался:

— Комар носа не подточит!

На обратном пути они лежали рядом на высоко нагруженной соломой арбе. Лежали на животах, глядя вниз, на крупы лошадей. Антон краем глаза замечал на лице сына какую-то тревогу и озабоченность, но расспрашивать не торопился, считая, что сын, придет время, сам откроется. Юрий же никак не мог решиться на откровенность. Разговор предстоял не простой, о делах, как ему казалось, странных и необычных. Стыдился, не знал, с чего начать.

— Отец… — почему-то вместо привычного «папка» сын назвал его, пожалуй впервые, «отцом». Антону послышалось в таком обращении некоторое отчуждение. — Тебе когда в Запорожье?

— На учебу?

— Да.

— Провожу тебя на службу — и следом за тобой…

— Отец…