— Вот балакучий народ: начали про одно, а теперь вон уже куда — чуть ли не до Америки доехали!
— Охримович, бери нас всех в кумовья да беги за горилкою, а то лавка на обед закроется.
Антон пожимал ответно руки, улыбаясь смущенно от неловкости своего положения, выслушивал поздравления.
— Идемте в ресторан, чи шо! — пригласил он всех мужчин, делая жест, вроде бы стараясь сгрести всех до кучи. — Пошли!
У автобусной остановки, рядом с ларьком «Газвода», голубел шатер «Мороженое».
— Ладимир, подойди сюда! — позвал сына. Обратился к продавщице, своей сверстнице, Моте Косой, Йосыповой присухе: — Моть, наскреби моему матросу порцию. Сколько стоит?
— По весу, — ответила Мотя, поправляя белую повязку на голове. Морщинистое ее лицо показалось Антону крайне постаревшим.
— Двадцать копеек хватит?
— Все пузо заморозит!
Мотя, положив вафельный коржик на форменный держатель, похожий на подсвечник, принялась скрести ложкой в баке, доставая мороженое и накладывая его пирамидкой на вафлю.
— Кажуть, у тебя дочка родилась?
— Крикунья…
— Третье дите?
— Ага, третье.
— Куда их столько робишь!.. — деланно ужаснулась.
— Нехай растут. На старости пригодятся.
— Долго жить рассчитываешь?
Антон улыбнулся, разводя руками:
— Теперь отступать некуда. Надо же их поить-кормить, выводить в люди. А ты что, помирать собираешься, чи шо?
— Я людина свободная… Меня ничто не держит. — Мотя с тоской в глазах посмотрела на Антона, горько поджала губы.