Потаенное судно

— Добро.

Когда дежурный офицер удалился, Алышев развел руками перед вскочившим Юрием Балябой: мол, сам видишь, не до рыбалки. Словами добавил:

— Акула за мной, лады?

Лодка подходила медленно и осторожно. По временам за ее высоким хвостом бурно взбивалась пена. Когда винты отрабатывали задний ход, шипучая перекипь воды вырывалась из-под брюха лодки. Казалось, кто-то могучий и сердитый пытается поднять лодку снизу. И вот, когда уже были поданы швартовы, «Двадцать третья» с великой бережностью начала притираться к правому борту «Луги». На носу и на корме приближающейся лодки стояли швартовые команды: по одному офицеру и по четыре матроса. Луч прожектора, как бы вынув их из темноты, высветил рельефно четко. На каждом из них поверх темно-синих роб ядовито-ярко светились оранжевые спасательные жилеты.

Дальний поход лодок, в котором случилось побывать Юрию Балябе, проходил на третьем году его службы.

А вначале было…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Снежногорск стоит в распадке невысоких каменистых сопок. Скорее даже в котловине, потому что закрыт сопками со всех сторон. Горная река преграждает путь к нему с юга. Она ошалело кидается с каменистого склона в низину, пенится, бурлит среди огромных красных камней, широко растекается по крутизне. Упав в нижнюю чашу, еще гневится некоторое время, ворчит холодно и недовольно, но затем успокаивается, плавно неся струи по заболоченной долине. Впадает она в море мелко и поспешно. Широкое ее гирло подходит к воде поклонисто. Оно усеяно гладко отточенными валунами. На отмелях поблескивают перламутровой белизной крупные раковины, пестреют разноцветьем морские петушки. На мшистых сугорьях скал, забредших в глубокую воду залива, густо разбросаны лиловые скорлупки колючих морских ежей да густо-коричневые шершавые пятиконечья морских звезд. Скорлупки ежей и звезд пусты. Содержимое их выклевано прожорливыми чайками, которые выхватывают добычу из воды, уносят ее на скалы и там вычищают до основания.

В южной стороне Снежногорска, вернее, на подступах к нему, через реку переброшен массивный бетонный мост. Он поставлен на речном пороге и подвергается настойчивым нападкам бурлящих потоков, особенно в пору таяния снегов.

Дорога, миновав панельные новостройки города, убегает к мосту и там, сделав поворот влево, падает вниз и снова карабкается вверх. Повороты, спуски, подъемы — пока не достигнет главной магистрали.

Город поражает тем, что у него нет пригородов. Он начинается не так, как старые материковые города, которые дают о себе знать еще на дальних подступах захламленностью, подсобными сооружениями, поселками, слободками, разбросанными в ярах жилыми массивами, которые почти повсеместно именуются Нахаловками. Здесь город и есть город в его чистом виде. Сразу же при въезде поднимаются пятиэтажные дома, построенные из плит и блоков, с электричеством, газом, центральным отоплением. В нижних этажах оборудованы продуктовые магазины, парикмахерские, книжные лавки. На центральной площади раскинулся стадион с футбольным полем без травяного покрова. С одной стороны поля, с западной, поднимается облицованный светлой плиткой Дом офицеров — массивное здание с просторным зрительным залом, удобными фойе. С южной стороны стадиона глыбится облицованное такой же плиткой крупное здание, в котором расположены спортивные комнаты и плавательный бассейн. Это — Дворец спорта. В отличие от старых городов Снежногорск не имеет ни церкви, ни гостиного ряда, ни распивочных заведений. Здесь ни базаров, ни гульбищ, ни драк, ни поножовщины, ни воровства. Оно и понятно. Шуметь здесь некому, потому что нет праздного люда. Все мужское население занято делом весьма сложным и важным — службой на флоте — и находится бо́льшую часть суток на кораблях, в хранилищах, ремонтных мастерских. Дети — в школах, садах, яслях. Ну, а женщины там, где им всего больше приличествует быть: несут вахту в поликлиниках, парикмахерских, магазинах, лавках, в тех же детских садах и яслях, в школах, а то и дома.

Город — это тоже часть флота, его необходимейшая деталь. Он, словно матка подводных лодок, обогревает их, кормит, поит, снаряжает в далекую дорогу, встречает по возвращении. Он живет флотом, дышит флотом, И нет у него иной заботы, нет иных интересов.

Снежногорск — офицерский город. В нем живут только они со своими семьями. Ну, может быть, еще мичманы да прапорщики. Матросы же, и старшины срочной службы располагаются на кораблях, в плавучих и береговых казармах. Если же кто из них успел жениться до службы, все равно он жену не привез, оставил там, далеко, на Большой земле, в надежде вернуться к ней после положенного срока.

И пенсионеров в городе нет. Ушедшие в запас покидают его, уезжая далеко на юг: то ли в Архангельск, то ли в Вологду, то ли в Ленинград, а порой и того южнее.

Юрий Баляба поначалу не мог определить, где какая сторона света. Дома он знал это по солнцу. Здесь же оно не показывалось месяцами. Какой-то муторный холодок заползал в душу оттого, что долгая ночь сменялась такой же долгой и темной ночью, с перерывом на зарю. Потому Юрий часто смотрел на полдень, туда, где угадывался свет, где, по его расчетам, томилось солнце — усталое, отяжелевшее до того, что не в силах было подняться над сопкой. Там, в той стороне, стоит мосток. Туда, в ту сторону, убегает дорога, чтобы влиться в основную магистраль. Туда убегали и мысли Юрия, тосковавшего по простору. Здесь, в каменистых сопках, он чувствовал себя угнетенно и подавленно. Все чужое, непонятное, странное. Голые камни сопок, карликовые березы, стволы и ветви которых закручены и перекручены ветрами, темные оползни лишаев. В низинах вместо привычного чернозема под ногами пузырится глина какого-то странно зеленого цвета. Пустынная картина, словно на иной планете находишься. Весь час непогода, весь час непостоянство. То вдруг очистится небо, густо-черное ночью, мутно-металлическое днем, утихнет мир, онемеет до оторопи; то вдруг дохнет Ледовитым океаном, ворвется в распадки сырой и тяжелый ветер со стороны губы, повеет сковывающим холодом, заволочет, закрутит свет снежным зарядом, бухнет на землю пропасть снега, порвет провода, повалит на крышах телевизионные антенны, положит на асфальт свежепосаженные деревца — и был таков. Стоят какое-то время на черной воде губы, словно белые айсберги, заснеженные подводные лодки, вспомогательные суда, плавучие казармы. Бугрятся над ними сопки, похожие на гигантских белых медведей.

И северное сияние не радует Юрия. Он ждал, что оно опустится на море со стороны полюса голубоватой нейлоновой занавесью, ждал каких-то причудливых его форм и оттенков. А оно появилось над головой в самом невзрачном виде: бледной длинной лентой, перекручивающейся, меняющей свои нечетко очерченные линии, напоминая порой бледного червя диковинного размера, медленно исчезающего на глазах.

И еще Юрия беспокоило то, что постоянно мерзла его стриженая, когда-то патлатая, голова, до онемения коченела верхняя губа, с которой начисто соскоблены утеплявшие ее в прошлом усы. Порой дело доходило до физической боли. Он ощущал, будто у него в этих местах снята кожа. Он жалел, что после окончания занятий в Учебном отряде не попал на теплое Черное море или на Тихий океан. Завидовал отцу, который служил на Балтике, увольнялся на берег в Питере, Риге, Таллине. Какой обжитой заманчиво-теплый свет!

После дневного концерта матросы густо высыпали на обширное крыльцо Дома офицеров. Разгоряченные и возбужденные, они туго затягивали ремни поверх шинелей, подвязывали тесемки черных шапок-ушанок. Под каблуками хромовых ботинок песчано похрумывал снег. По свободным от наледи местам цементного крыльца смачно позвякивали металлические подковки. Матросы толкались, переговаривались, закуривали суматошно, над их головами поднималось сплошное облако дыма, охотно подхватываемое и терзаемое колобродящим ветром.

Юрий оглянулся на стоящего ступенькой выше Владлена Курчавина, кивнул, показывая сигаретой на вершину отвесной сопки, где у обелиска, поднятого в честь погибших в Отечественную войну матросов-североморцев, кутался в тулуп боец с винтовкой в руках. По традиции у обелиска выставляли часовых по торжественным дням или знаменательным случаям. Сегодня в соседнее соединение приехали шефы с Саратовщины, потому и поставлен караул.

— Во служба! — усмехнулся Юрий.