Алышева больше всего беспокоило то, что думают сейчас матросы, не дрогнул ли кто, не предался ли панике и унынию?
Когда был сыгран сбор к подъему флага, когда экипаж лодки и личный состав плавающей базы «Луга» был выстроен на палубе, командир соединения Алышев и командир «Луги» капитан второго ранга Мищиков обошли строй. Они пытливо всматривались в лица, ища в них ответа на свои вопросы. Затем, поднявшись на мостик, обратились по трансляции ко всему личному составу. Усиленный репродукторами, металлически загудел над штилевым покоем голос Мищикова, в общем-то не зычный, не басовых способностей голос:
— Давят на психику рыцари холодной войны. Полагаю, напрасные старания. Конечно, им больше нравится, когда наш флот сидит в своих морях. Сами привыкли крейсировать по всем широтам, для других это считают непозволительным. Но испрашивать у них разрешения мы не собираемся. Наш флот достиг той степени развития, когда уже ни пространство, ни время для него не помеха. Все места ему доступны.
Алышев стоял рядом и, слушая Мищикова, недовольно морщился. Соглашаясь с сутью его речи, внутренне протестовал против ее цветистости: «рыцари холодной войны», «крейсировать по всем широтам», «степень развития»… «Разве нельзя проще? — мысленно спрашивал он. — Сказал же, помню, в войну маршал Ворошилов матросам морской бригады на опасном участке фронта под Ленинградом:
— Ребятки, чтоб все было на ять!
Поняли же его матросы, отбросили немцев от подступов к Кировскому заводу. Неужели сейчас, в настоящее время, язык должен быть более усложненным, более заковыристым? Понятно, автоматика-кибернетика налагают отпечаток, но нельзя так уж!..»
Алышев, не замечая своей недозволенной резкости, взял микрофон из рук капитана второго ранга.
— Матросы!.. — Поправился: — Товарищи!.. Задираются те, у кого нервишки пошаливают. А нам нечего пороть горячку. Глаз должен быть точен, рука спокойной. Ясно? Вот наша задача. Пусть летают… У нас, помнится, говорили: «Летала сорока по чужим дворам, да хвост потеряла!»
Виктор Устинович Алышев — человек своеобразный. В нем рядом уживаются и простой мужик, и высокообразованный офицер. Правды ради необходимо уточнить, что простота его иногда бывает напускной, наигранной. И философствовать временами старается по-мужицки, и придавать особое значение делам не столь уж значительным. Но все это у него без личного расчета, без своекорыстия. Душой мягок, открыт, что и подкупает многих.
Через какой-то час, уже находясь в каюте, Алышев пожалел, что мало сказал, не все высказал и не так, как хотелось бы. И опять же обвинил командира «Луги» Мищикова: «Ударился с ним в полемику, а дело упустил!» Надо было объяснить народу значение похода, напомнить о том, что за спиной у нас вся страна, что палуба корабля — частичка родной земли, оказавшейся в таком далеке.
Виктор Устинович, резко отдернув шелковисто-зеленый полог, занавешивавший кровать, лег на спину, но пролежал недолго.
— Ну, академик, погоди у меня!
Погрозив таким образом Мищикову, встал, приказал вестовому разыскать и прислать к нему старшину торпедистов Балябу.
Когда Юрий вошел, капитан первого ранга сидел на кровати и на уставное приветствие Балябы махнул рукой.
— Здравствуй, здравствуй, сынок! Садись вон туда, — показал на массивное кресло с ворсистой нейлоновой обивкой.
Юрий всегда удивлялся, почему командир соединения с глазу на глаз называет его сынком. Никогда и никого другого — только его, Юрия. Он, конечно, не знал о том, что Виктор Устинович Алышев когда-то, в пору своей матросской молодости, был дружен с его отцом, Антоном Охримовичем Балябой. Не знал, что учились они вместе в Объединенной школе Учебного отряда, попросту в «Объединенке», которая располагалась в бывшем дворце Меншикова. Не знал и того, как в войну пили они спирт при редких встречах на острове Сескар. Не знал, от какого ранения у Виктора Устиновича такой развалистый шрам на лбу, почему временами подергивается его левая щека.
— Ну как, не страшно?
Юрий вскочил.
— Что страшно?
— Сиди, сиди… Далеко, баю, уходим от дому.
ebooksa