Потаенное судно

Юркнули в горловину перехода, застучали сапогами по железным листам перекрытия, натянули на себя тельняшки и робы уже на посту.

Юрий Баляба и Назар Пазуха стояли в нижней части отсека, у направляющих рельсов, по которым плавно ходит тележка с длинным телом торпеды, поблескивающей светло-маслянистой поверхностью. Торпеда стройна, красива. Юрий никак не может ею налюбоваться. Она кажется ему живой, в ней видится ему что-то от русалки…

В центральный отсек отовсюду поступают доклады о готовности. Кедрачев-Митрофанов надвинул низко на лоб черную пилотку с золотым крабом, пощипывая бакенбарды, делающие его похожим на офицера старого русского флота, неожиданно бросает:

— Пожар в торпедном!

«Пожар в торпедном!» — загудело по трансляции, и вся лодка потянулась нервами и возбужденным сознанием в отсек, к торпедистам, которые, должно быть, уже объяты жестоким пламенем. Там ведь торпеды, боеголовки, запалы, капсюли. Если сдетонируют… Чтобы спасти лодку, самое бы простое — дать команду: «Отсек затопить!»

Но как же люди?.. Надо спасать корабль иным, более трудным путем.

Командир группы торпедистов лейтенант Окунев приказал надеть защитные костюмы и маски. Потяжелевшие и неповоротливые, Баляба и Пазуха раскатали пожарный шланг. Юрий взял в руки брандспойт, словно автомат, направил в цель. Пазуха присоединил шланг, дал давление. Лицо Юрия разом покрылось потом, резина маски горячила скулы — хотелось сорвать с себя эту ненавистную тюрьму, вздохнуть во все легкие. А еще бы слаще — вылететь буйком на поверхность моря, лечь на спину, отдыхая. Пусть удерживает тебя на плаву оранжевый жилет, в который ты подкачал воздуху собственным ртом. Лежать бы полеживать на волне, смотреть на зависшую над головой Полярную звезду. Как все это заманчиво и недостижимо!..

Центральный пост приказывает:

— Включить систему орошения торпед!

Лодке необходимо всплыть на поверхность, открыть люки, чтобы дать свободный доступ воздуха, иначе боезапас может взорваться. Боцман перекладывает рули, акустики прослушивают горизонт. При подходе лодки к перископной глубине из отсека доложили:

— Пожар потушен!

Кедрачев-Митрофанов не обрадовался сообщению. Он понимал: это тренировочные занятия, пока еще не то, не настоящее. А что, если бы на самом деле?.. Как бы повели себя люди, как бы все сложилось?.. При горении боезапаса надо обязательно всплыть — а вдруг горизонт не чист? Что, обнаруживать себя? Открываться? А дальше? Идти в атаку в надводном положении? Нет, нужна перископная глубина. А удастся ли выстрелить торпеды при пожаре в отсеке?.. Он оглядел офицеров, перевел взгляд на мичмана, сидящего на рулях с таким видом, будто происходящее вокруг его совершенно не касается и единственная задача — твердо выдерживать курс. Командир молчаливо одобрил его поведение: курс прежде всего! Он поправил на себе синюю рабочую куртку, зачем-то застегнул верхние пуговицы. Все остальные командиры, находившиеся в центральном отсеке, — в таких же робах и пилотках, как и командир. Все похожи один на другого: погоны скрыты куртками. Посторонний человек не смог бы разобраться, кто здесь кто. Но на лодке посторонних не бывает. Здесь все свои, понимают друг друга со взгляда, со вздоха.

Люди ждали новых приказов, новых осложнений. Никто не верил в то, что Кедрачев-Митрофанов на этом успокоится. Его взгляд, его мысль сейчас ищут точку, к которой через миг будет приковано всеобщее внимание, которой будет отдано общее усилие. И он объявил:

— Радиационная опасность! Зона строгого режима — реакторный отсек!

Люди в центральном и во всех остальных отсеках поспешно надели маски. Окружающий мир для них стал темней, глуше, теснее. Но по-прежнему светились шкалы показателей на приборах, вращались маховики, передвигались ручки, вдавливались кнопки. Лодка шла своим курсом.

Кедрачев-Митрофанов хотел знать, как его экипаж будет действовать в самых тяжелых условиях, поэтому все время усложнял задачу.

— Командир получил травму! — заявил сам о себе. — Вышло из строя освещение!

Повсеместно погас свет, автоматически включились аварийные тусклые лампочки. Было почти темно. Выхватывая фонариками круги на переборках, крашенных яркими белилами, кидая длинные тонкие лучи, в центральный пост явились аварийщики и санитары. В глухих масках, с фонарями, они ворвались, словно грабители в чужой дом. Первые тянули кабели, подключали приборы, врубали переносные электролампы в продолговатых защитных металлических сетках, похожих на намордники овчарок. Вторые, поставив брезентовые раскидные носилки на палубу, бесцеремонно сгребли капитана второго ранга Кедрачева-Митрофанова, уложили на носилки, надели на него маску и удалились с ним в лазарет.

Командира уложили на стол. Врач, молоденький лейтенант с зелеными просветами на погонах, видневшимися из-под широко распахнутого ворота стерильно белого халата, направил в лицо ослепительно яркий рефлектор.

— Убери эту жаровню! — сорвав маску, привстал Кедрачев-Митрофанов.