Потаенное судно

— Молодец, Иван, правильно сделал, что не взял его с собой.

— Почему? — Кедрачев-Митрофанов поднял брови, даже крылья широкого носа вздернулись.

— Не люблю твою Находку. Так и сверлит тебя, так и въедается.

— Хороший мужик. Но настырный не в меру и прямолинейный. Да все мы не без греха.

— Кушай, дорогой, кушай! — засуетился хозяин, пододвигая гостю тарелки с закуской. — «Переславль» — твой дом, здесь тебе всегда рады.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Две сопки, как два верблюжьих горба. Между ними — седловина. По седловине легла дорога, уходящая в дальнюю бухту. Возле правого горба раскинулась низменность: заболоть, валуны, редкий кустарник. Сюда был пригнан бульдозер. Он долго елозил по низине, ровнял бугры, откатывал камни во впадину, разгребал кучи грунта с гравием, отсыпанные самосвалами.

Так вырос просторный плац — площадка для строевых занятий. На плацу день-деньской слышны зычные голоса старшин, обучающих зеленую матросскую молодь. Перед праздниками, готовясь к параду, сюда выводят экипажи. Площадь колышется черными квадратами и четырехугольниками строев. Над долиной слышны гупанья согласованных шагов, шелест песка и гравия, удары великого множества дружных рук, отрабатывающих ружейные приемы. Воздух тяжелеет от пыли, купоросного запаха ремней, деготного духа сапог.

В свободное время площадь превращается в стадион. Сюда набегают досужие ватаги матросов, гоняют мяч до полного изнеможения.

Отмерив шагами необходимое расстояние, Юрий Баляба установил камни, обозначив таким образом футбольные ворота. Тяжелого в беге Назара Пазуху назначил центральным защитником. Владлен Курчавин сам подался вперед, выбился в форварды. Долгое время не могли подыскать голкипера: кому охота отстаиваться в воротах, когда есть возможность поноситься всласть по просторному полю. Но нашелся и вратарь — низенький, щуплого вида парнишка, приборометрист Юшкаускас. Сам Юрий даже не знал, что за обязанности на него возложены. Он и в обороне, и в нападении, он и в центре поля крутится в роли разыгрывающего полузащитника. Универсал, одним словом.

Договорились — лодка на лодку. Правда, люди строго не считаны: с одной стороны их больше, с другой — меньше. Судей нет — ни главного, ни на линиях. Не нашлось охотников до судейства. А вот мяч попинать каждому охота. Никаких, конечно, «офсайдов», никаких «аутов». Потому что поле не обозначено, штрафные площадки не обмерены. Гони, и все. Догонишь до ворот — лупи по воротам. Пусть себе орут, срывая голоса, пусть просят пасовки, хлопая в ладоши, ты знай свое дело — вперед. И время не учитывается: ни таймов, ни перерывов. К чему они? Набегаешься до того, что язык присыхает к небу, садись тут же на землю, поставь руки подпорками за спиной, вскинь голову повыше, отсапайся как следует — и вновь кидайся в бучу.

Над тундрой тишина, постоянное солнце ходит по сизому небу беззакатно. В полдень оно поднимается чуть выше, белеет в накале, стоит в той стороне, где Снежногорск. В полночь оно трется о верблюжьи горбы. Дальние сопки покрыты желтоватой прозеленью карликовых берез. Кое-где в расщелинах темнеют низко присевшие к земле зонты сосенок. Ближние к бухтам сопки с белыми вкраплениями огромных камней стоят хмуро. Сопки покрыты бурой низкорослые, похожей на мох, лишь кое-где втыкается, словно стебелек бурьяна, карликовое деревце.

Конец июня стоял над тундрой — теплое время. Через месяц, глядишь, пойдут грибы и ягоды. Южные скаты уже пестрели мелким разноцветьем: белым, голубым, желтым, пунцовым. Поднялось худосочное, но бесконечно живучее разнотравье. В затишке, на пригреве, распустилось этакое чудо, на которое смотришь и смотреть хочется. Пустило корни по расщелинам, по мелкому слою грунта, укрепилось ими намертво и живет. Рядом, на полуночной стороне бугра, обдуваемой свежаком, — пусто, разве один лишайник. А здесь, гляди, юг, да и только.

На футбольном поле, защищенном сопками-горбами, тоже свой микроклимат. Некоторые ребята уже скинули с себя фланелевки, в тельняшках гоняли. Юрий Баляба снял брюки, отбросил их пинком в сторону и айда дальше в трусах. На нем тельник с обрезанными рукавами, широки выхваченным воротом. Не тельник, а обыкновенная майка, только полосатая.

Пестро на поле: кто в синей, кто в серой робе; у одного бескозырка с белым чехлом, у другого без чехла — черная, третий вовсе голомозый носится; один смуглый, другой белотелый. Смотришь, как на разнотравье, что на южных склонах. Прижились — уже и Север им не в Север.

Незакатное солнце ввело их в грех. Давным-давно на кораблях сыгран отбой. На плавучих и в береговых казармах все отошли ко сну. Синие ночники вяло посвечивали в кубриках. Дремали у телефонных столиков дневальные. Прилегли на койки поверх одеял рассыльные. Дочитывали последние страницы поскучневших книг дежурные, вытянувшись на обитых дерматином мягких диванах или жестких кушетках.

Возможно, только оперативные дежурные штабов, вахтенные сигнальщики да часовые у сходней не подумывали о сне. А так все живое ко сну клонилось.

Но на площадке — день в разгаре. Сапог тяжело бьет по мячу — и мяч взвивается свечой вверх или врывается пушечным ядром в символические ворота. Гам, ругань, свист, улюлюканье — на всю тундру. Давно потерян счет голам. Да и какие тут голы, если один говорит: «влетел», другой оспаривает: «выше штанги». Один кричит: «Рука!», другой отвечает: «На вот, выкуси!»

Юрий находился в том счастливом состоянии, когда никакие заботы, никакие тревоги не омрачают тебя, когда начисто пропадает усталость, тело делается легким, послушным, прыгучим, словно ты превратился в резинового человечка. Горькая желчь, обжигавшая легкие в начале игры, куда-то исчезла. Дыхание ровное, свободное. Потушив мяч, можешь вести его от ворот до ворот, защищаясь корпусом от налетающих игроков. Иной раз кинешься в обводку, перебросишь через голову соперника, пробьешь ему между ног, а то отпасуешь назад, чтобы уже вон где, впереди, снова получить ответный пас.

Командир соединения капитан первого ранга Алышев задержался допоздна у адмирала в штабе. Но вместо того чтобы ехать в Снежногорск — по такой поре в самый раз находиться дома, он направился в обратную сторону, решил заглянуть в дальнюю бухту, проведать лодки. Никого не собирался тревожить, ни с кем не загадывал встречаться. Просто захотелось проехать вдоль пирсов, может быть, даже не выходя из машины, поглядеть на свои корабли, затем уж домой. Так поступал часто: привычка. Когда, случается, не посмотрит, чувствует, будто оставил что-то недоделанным.