Рамон сидел в мастерской, мастерил очередную куклу и думал, что более жестокой куклы он еще не создавал. Вернее, цель, которую он преследовал ее посредством. Думать о том, что ждет его самого, ему уже надоело. Желаете убивать? Ну, уж черта с два. Пусть я даже лишь мысль, затерянная в пространстве — я не желаю, чтобы иллюзорное пространство было настолько мерзким. Не хочу. Вот это основной мотив моей баллады о доблестном воителе. Однажды, полагаю, какой-нибудь или высокооплачиваемый мерзавец, или счастливый недоумок изобретет средство против агрессии — вечное. С гарантированным результатом. О, золотой монумент ему будет стоять на всех материках, населенных людьми. Кроме Веселого острова. Это и будет финальным отсчетом человечества. Сотня, пусть они зовутся так, навсегда обезопасят себя, а человеку или дадут булку с маслом и бабу на ночь, в довесок к безопасным наркотикам, или не дадут, если пожадничают. Тех же, кто вакцину прививать себе откажется, Сотня, руками озверевших от бесконечных войн человечества, которому Сотня даст надежду на вечный мир, размажет по земной поверхности. Ну, уж нет. Нет, ребята. Потому я сижу тут, мастеря кукол. И буду мастерить, пока меня не найдут, или пока сам не умру. Иллюзия ли, Хаос ли, или же все так, как есть — не суть важно. Я посмотрю, можно ли удержать в русле относительного мира и покоя, хотя бы один город, а там можете проклясть меня, или воспеть, мне наплевать.
Кукла и впрямь была жестокой. Плевок одного из соратников Сергея Прокофьевича Рамон просто подобрал с земли — в самом прямо смысле слова. Вот со вторым компонентом пришлось чуть повозиться, но в больнице Скорой помощи Рамон, пользуясь общим раздолбайством, умудрился полоснуть лезвием по еще теплой руке только что умершего человека и подставить пробирку под равнодушно потекшую, уже мертвую кровь. Рамон шил куклу, а начинка, которую кукле предстояло принять, стояла перед ним в разнообразных керамических плошках.
Сучьи потроха, что же вы делаете? Ведь весь парадокс заключен в том, что в финале вам жутко хочется, чтобы хоть дети ваши не пошли по вашим стопам, а стали просто обеспеченными людьми с купленной безопасностью и сытостью, стали избранными. Нет, в Сотне вам не бывать, но все же. Даже нарушать законы вы стремитесь с конечной целью влиться в общество тех, кого убиваете. Так как человек, нарушающий законы из идейных соображений или патологии, не станет или не сможет подняться на такой уровень. У него иная цель. Как вот у меня сейчас — только у человека, о котором, точнее, о которых, я говорю, ни пса не выйдет, а у меня — выйдет. К чему врать, что для людей стараюсь, если там все равно присутствует мое «я», как первооснова? Хорошо, не так мрачно — не только для людей я стараюсь, это и честно, и не так мерзко. Слиться с обществом, которое само себя убивает, приложив массу сил, чтобы оно убивало себя еще успешнее, да чтобы не аукнулось? Нет уж, голубки. Не дам.
Стежки, которые делал Рамон, сшивая тело куклы, были просто-таки артистичными. Пальцы бегали сами, дар Серого Шута был и впрямь огромен. Толстая ткань куклы — ведь кукла должна будет жить очень долго, до смерти человека, с которым Рамон ее свяжет — смотрелась в тонких пальцах Рамона странновато, но и сама мастерская выглядела, скажем так, совсем не как обычная мастерская пусть даже самого вывернутого творца. Горели метровые свечи чистого воска, который Рамон купил у пасечников на рынке, стол, за которым работал Кукловод, был грубо сколочен из толстых, грубых досок, старательно, тем не менее, ошкуренных, сидел Рамон на пне, вывернутом возле старой, заброшенной деревни вблизи малоизвестного даже в районе, но вполне себе убийственного болота. На подставках стояли блюда, по которым рассыпаны были то невинные крупы, то земля с могил, то косточки, то косточки вишневые; пучки трав и странных перьев свисали на веревках с осиновых жердей, прикрепленных под потолком, на котором и следа не осталось от люстры — в комнате не осталось вообще ничего, что могло бы связать ее с современностью. Даже игла Рамона была выточена им самим из мамонтовой кости. Кость эту он купил на солидном аукционе, заплатив солидные деньги, а потом, проклиная все на свете, обтачивал кусочек отколотой кости до нужных ему размеров, а уж как он потом вертел угольное ушко — и речь молчит. Он не гадал, отчего или почему он делает все именно так — он знал. Знал даже, Серый Шут был поистине щедр, почему нужен тот или иной символ, звук, цвет, вкус, та или иная составляющая куклы ли, инструментов ли или убранства мастерской. Верно, получи Рамон просто знания, он бы извелся от любопытства. А теперь драгоценная энергия, которая ушла бы на поиски несуществующих в обычном мире ответов на вопросы, шла, как вода на хорошей мельнице, прямо на колесо, крутя жернова. Черепа людские и черепа зверей и птиц, черепа пресмыкающихся были расставлены, развешаны или прибиты по всей мастерской в прихотливом, как могло бы показаться, порядке, но порядок этот был в лучшем случае, равен истории человека. Сам же Рамон был облачен в холстину на чреслах и больше ничего на нем не было. В комнате было жарко, капли пота бежали по смуглому телу Рамона, так что приходилось очень зорко смотреть, чтобы одна или две не попали на ткань, иначе тогда и самому кукольнику придется несладко. Несправедливо? Да полноте. Возясь с взрывчаткой для теракта, взрывник тоже рискует. Причем куда меньшим.
Что же будет с моим лицом, если я по сию пору не до конца уверен, сколько кукол придется сделать? Сетка? Месиво? В конце концов, регенерация кожи не бесконечна, это если даже отмести в сторону боль, которая станет непрекращающейся — ведь нельзя делать по кукле в год? Понятно дело, что второго такого захода на тринадцать кукол не будет, но и по одной — мало точно не покажется. А Моя? Что станется с Моей, когда она станет счастливой возлюбленной чудовища — как внешне, так и по меркам людским? Может, тогда, наконец, вечная тоска моих предков возобладает над земным миром и я смогу как-нибудь… Хватит. Хватит. Работай, Рамон. Просто придется скорее научиться получать верную информацию, сортируя все — от слухов и пересудов, до судебных дел и криков о произволе в интернете. Чтобы бить строго туда, куда нужно.
Голова куклы была вылеплена из все того же воска, только для сохранности натерта еще одним составом, о компонентах которого Рамон узнал там же — от Серого Шута. Вскоре голова куклы была покрыта волосами, глаза мигнули бусинками горного хрусталя, а вот ушей у нее не было — кукла будет глухой. Кстати, один из волос на ее голове был самый настоящий — Рамон нежно снял его с костюма жертвы в толчее дорогого ресторана. Да, звучит странно — откуда бы там взяться толчее? Но, как бы то ни было, волос был именно тот, что нужно — в этом Рамон был уверен. Глухота? Нет. Это еще даже не цветочки.
Руки и ноги куклы Рамон так и оставил пустыми. Они тряпочками свисали с крепкого тела куклы. Расслабленность? Нет, это тоже не тот удел, что ждет эту сволочь, это все приправа.
Рамон вложил кукле на место сердца его крохотную копию — куда и вошли подобранная с асфальта слюна, кровь покойника и еще кое-что, замешанное в глину. Воск, видите ли, может таять. А вот глина, обожженная на плошке, где всю ночь горел жир, вряд ли. Рамон положил готовую куклу в центр стола и вышел из мастерской.
Всему свое время.
15
«Что же ты делаешь, полукровка с русской душой? Что ты делаешь, русло двух столь разных рек? Что тебя может остановить — так это только пуля из ружья, а я даже этого узнать заранее не могу. Не имею права… Я имею право на все, даже на тебя, ты годами был моим и останешься моим вечно, но то, что я чую, даже не потому, что мамбо — это жутко, бешеный ты майянец, ты рвешь себя на клочки, пытаясь ими заделать незаделываемые бреши. О, когда же ты просто придешь, чтобы я смогла сказать, что я сделала то, о чем ты попросил меня — забеременела. У нас будет ребенок, Рамон. Дочь. Как ты и хотел. Почему ты не хотел сына? Ведь все мужчины, как считается, хотят именно сына. Наследника. Вот потому — что ты не все. И ты боишься, что он может быть похож на тебя. Обычно мужчина, который хочет дочь, слаб. Он мечтает в ней получить то, что недополучает от жены или подруги. Но это не о тебе. Бешеный, бешеный, бешеный зверь, родившийся на стыке звезд, которые не позволят тебе остановиться. Но ты вернешься. Вернешься не зализывать раны. Вернешься, чтобы перевести дух. Я не стану отговаривать тебя от твоей затеи. Это нечестно. Это твой выбор. Я могу лишь принять его. И я жду тебя, Рамон».
16
— Папа Понедельник? Здравствуйте. Меня зовут Халиф. Вы позволите с вами поговорить? — спросила трубка Лумумбы, которую Рамон так и не выбросил, цинично подумав, что такая трубка, которая стоила гораздо дороже прапрадедушки Лумумбы, ему и самому пригодится.
— Самоуничижение паче гордыни. Причем не нарочитое, но не от страха. Вы полагаете, что меня это расположит к разговору? — Сухо спросил Рамон, — вы меня не боитесь, значит, полагаете, что раскусили меня. Очевидно так же и то, что вы сами не связаны непосредственно с криминалом, значит, работа ваша — консультативная. Я вас расстрою — свое получат все. Даже консультанты. А теперь я вас внимательно слушаю.
— Спецподготовки у вас нет, вы не психолог по образованию. Это от природы. Браво. Впечатлило. И верно, я консультант. Получаю жалованье, которое полагается отрабатывать, — спокойно проговорил Халиф.
— Отработаете. Смею заверить. На эту мразь нельзя больше работать в этом городе. Вы составили мой портрет, но вам чего-то не хватает. Спрашивайте. Мне скучно.
— Вы думаете, что выиграете войну. Верю. И вы не сумасшедший. Мне лишь интересно, хватит ли у вас средств. Не денежных, само собой. Деньги у вас есть. Просто то, что вы делаете, требуется оплачивать. Я не знаю, чем. Разумеется, если оплата прошла оптом, полностью и вперед, то средств вам хватит, но я думаю, что вы платите сдельно. Допустим, вы очистите этот город. Но сюда хлынут новые люди на старые места. Тогда что? Тогда тоже хватит?
— Хлынут? Вы уже испугались, а вас испугать трудно. Просто потому, что вы умеете думать, причем способны принять к рассмотрению даже плезиозавра в Волге. Если испугались уже вы, то что, по-вашему, придаст храбрости другим? Опустевший бесхозный город? А слухи вы не учли? Если ваши шефы, чиновники и милиция начнут продавать бизнес, как кота в мешке, им устроят Сонгми. Благодарные покупатели. Мне даже вмешивать не придется, эти люди сами перережут друг друга. Вы не согласны?
— Согласен. Частично. Алчность и неверие — вот на чем будет держать приток до определенного момента. До которого не факт, что дотянете вы.
— Дотяну. Вы хотите мне что-то предложить, и предложение считаете глупым. Значит, оно идет не от вас. Выкладывайте, Халиф.
ebooksa