Дороги в горах

Петр Фомич немного подумал и подал стакан. Нина, обойдя стол, поставила перед отцом чай.

— Пей, папулька, и не сердись.

Она положила на плечо отца ладони, прижалась щекой к его щеке.

— Колючий… Все ворчишь и ворчишь. Это признак чего?

— Ничего. — Петр Фомич заметно смягчился. — Я не хочу, чтобы нас склоняли. Вырядилась! Может, где-нибудь это и хорошо, но тут деревня. Все глаза пялят да ахают. Понимать надо! И вообще давно уж пора тебе за ум взяться.

— И я так считаю, папа.

Петр Фомич глянул на дочь. Та засмеялась, легла подбородком на плечо отца.

— Ладно подмазываться, — Петр Фомич улыбнулся.

— Пап, у тебя Гвоздин работает. Как ты его считаешь?

— Вот всегда так… — В голосе Петра Фомича опять недовольство. — Ты ей одно, она — другое.

— Нет, папа, это одно и то же.

Грузно повернувшись на стуле, он пристально посмотрел на дочь.

— Он ничего. Старается. Не все получается, но старается.

— Пап, ты ведь хорошо к нему относишься?

— Я?

— Да, папа, ты хорошо относишься. — Дочь с лукавой усмешкой погрозила отцу пальчиком: — Не забудь, папа.

Петр Фомич встал, наглухо застегнул перед зеркалом китель, поправил воротник.

— Это как же понять? Кухарка женится, что ли? — Петр Фомич ободряюще хлопнул дочь по спине. — Ну давай, действуй. Только матери не проболтнись. Сочтет такое… — Грачев задумался, вспоминая нужное слово. Вспомнив, улыбнулся: — Сочтет ненравственным. Оно так, пожалуй, и есть, но ведь тебе больше ничего не остается.

Глава восьмая

Шесть лет спустя Геннадий Васильевич снова ночевал у Кузина.