— А я думаю, что за голоса. Приехал, что ли, кто?
Ковалев стянул на себе плотнее полушубок, сунул ноги под стол. Кузин, сидевший к Клаве спиной, тоже подвинулся вместе с табуреткой к столу. Клава притронулась ладонью к огромной печке и со словами «теплая еще» встала к ней спиной.
— Насмотрелась я за день на Ермилова, и даже досадно стало. Надо было идти на агрономический.
— Зоотехники тоже хорошие бывают, не хуже Ермилова, — рубанул, особенно не задумываясь, Кузин и обидел Клаву. Щеки у нее вспыхнули, и она опустила глаза, но Кузин ничего не заметил.
— Ну, а как ты Ермилова к себе затянул? — спросил Ковалев, с чуть излишней поспешностью.
— Сейчас… Дойдет очередь. — Кузин пододвинул к себе банку с махоркой, поставил ее на ребро, перевернул. — В общем, ничего конкретного тогда Валерий Сергеевич не сказал мне. Понял я только одно: самому надо проявлять находчивость. И начал я рыскать, как какой-нибудь голодный волк. Где только не был!.. И вот, когда гнал обратно из Верхнеобска, встретил Сергея, Ермилова, значит. Сижу это в вагоне, а напротив — человек, волосатый, бледный, какой-то замученный. Достал я из чемоданчика провиант, чтоб закусить, а он вроде и смотреть не хочет, а глаза тянутся. Знаешь, как у голодных бывает? Предлагаю — отнекивается. Все-таки поел и понемногу разговорился. Спрашиваю: «Откуда едешь?» — «Из больницы, — говорит, — почти три месяца отлежал». Я давай его сватать, а сам думаю: «Какой толк от такого дохлого?» А он ни в какую не соглашается. Ну, тут меня совсем заело. Уломал все-таки. И не жалею: толковый агроном. — Кузин накрыл ладонью банку с махоркой. — Давайте спать. Иди, Клава. А то мы тут в таком виде…
Кузин, Ковалев и Клава шли серединой улицы. Кузин шагал размашисто и твердо. Под его большими яловыми сапогами хрустел жесткий, схваченный, морозцем снег, звякал стеклом ледок.
— Сегодня, видать, развезет, — Кузин огляделся кругом.
Из труб домов струились прямые столбы дыма. За темным кедрачом, справа на пригорке, всходило солнце, и все небо там было золотисто-розовым. Ослепляюще плавились стекла в окнах, розовели скаты крыш, подернутые за ночь легким куржаком. А из распадков и леса еще кралась огородами и переулками синеватая колючая дымка.
— Что-то машин долго нет, — забеспокоился! Ковалев.
— Придут, — сказал Григорий Степанович. — Вы, значит, соломой притрусите, потом брезентом, чтобы на ходу не схватило. Силос удачный, два дня как открыли.
Где-то впереди звучно тяпнул топор. Тяпнул еще раз и смолк, будто прислушивался к своему голосу. И вдруг топоры зачастили наперебой, но каждый по-своему. Заглушая их, взвизгнула и запела циркулярная пила.
— Насчет кукурузы Валерий Сергеевич сказал — сам распределит. Но гектара на два-три выделим, — Кузин покосился на Ковалева. — Мало? Больше не можем. Участок выбирайте самый что ни есть лучший. Знаешь, за Волчьим Логом, выше ручья?.. У вас что там? Нет, лучше, пожалуй, если Сергей сам приедет. Он почву на анализ возьмет и в соответствии с этим агротехнику установит.
— Да, так лучше, — согласился Ковалев, не придавая значения покровительственному и даже поучающему тону Кузина.
Клава тоже одобрительно кивнула. Ей очень захотелось, чтобы Ермилов приехал в Шебавино.
Встречные то и дело здоровались с Кузиным. Пожилые мужчины почтительно приподымали над головой шапки. Кузин отвечал громко, называя одних по имени, других по имени и отчеству. Некоторые просили Григория Степановича на минутку задержаться, некоторых он сам задерживал, что-то приказывал и объяснял, а потом широкими поспешными шагами догонял Ковалева и Клаву. Чувствовалось, что Кузина здесь уважают и беспрекословно подчиняются ему.
— Да, как тебе наше животноводство? — спросил он Клаву после разговора со встречными колхозниками. — Лучше вашего?
— Корма есть — значит, лучше. А с породностью не очень… Мелкий скот, неважный.
— Да, это так, — согласился Кузин. — Племенную работу ведем. Но ведь не сразу. Дело такое…
— Я вот как-то попыталась определить себестоимость молока и свинины. Измучились. А у вас учет хорошо поставлен. Надо, Геннадий Васильевич, и нам кормовой баланс, чтобы все как в зеркале.
ebooksa