Не собирался, но придется зайти на работу, — сказал Романо, когда они вышли на улицу. — Я купил специальные тапочки от плоскостопия, но забыл их в ящике стола. Такси оплачиваю я. Вас подвезти?
Барт едва заметно кивнул.
Привратник свистнул проезжавшему мимо такси.
— Вам куда? В «Бродвей таймс» или домой?
— К Слиго Слейшеру, — ответил Барт. — Мне необходимо выпить стаканчик. Я хочу выпить самый большой стакан, какой могут налить в Нью-Йорке.
Романо дал адрес шоферу и повернулся к Барту.
— Я тоже не откажусь от стаканчика. Но мне почему-то казалось, что раньше четырех вы не употребляете спиртное. А сейчас нет еще и двенадцати.
— Один законченный алкоголик предвидел эту ситуацию. Однажды он мне сказал, что наступит такой день, когда я выпью, невзирая на время.
— Да не расстраивайтесь вы так сильно, старина! Если за дело возьмется Мартин Ленд, она объявится на Бродвее раньше, чем сменятся огни светофора на перекрестке.
— На Бродвее она попляшет еще лет пять.
Столько же в забегаловках Гринвич Вилледжа и… все на этом.
— В исправиловке она изучила стенографию и машинопись, сможет работать секретаршей. За это тоже неплохо платят.
— Она не захочет работать секретаршей. Она не хочет быть даже танцовщицей. Она хочет быть ангелом. Но все вокруг, как сговорившись, вставляют ей палки в колеса.
Весь оставшийся путь до бара они промолчали. Впервые в жизни Романо опередил Барта и расплатился за такси.
В баре не было никого, кроме Фрица Грехема и Эдди О’Греди, старого шеф-сержанта. Слиго Слейшер демонстрировал старому вояке апперкот правой.
— Вот таким ударом, — объяснял он, — я отправил на пол ринга О’Тула в день святого Патрика в двадцать пятом году.
— Господи, все свои победы ты списываешь на день святого Патрика, — сказал Грехем.
— Да, лучшие мои бои состоялись именно в этот день.
Он замолчал, увидев в дверях Барта.
— О! Протестантский босяк! Ты опережаешь свое расписание на четыре часа пятнадцать минут.