Бродвей: Бродвей. Мой собственный. Мания

22
18
20
22
24
26
28
30

Не собирался, но придется зайти на работу, — сказал Романо, когда они вышли на улицу. — Я купил специальные тапочки от плоскостопия, но забыл их в ящике стола. Такси оплачиваю я. Вас подвезти?

Барт едва заметно кивнул.

Привратник свистнул проезжавшему мимо такси.

— Вам куда? В «Бродвей таймс» или домой?

— К Слиго Слейшеру, — ответил Барт. — Мне необходимо выпить стаканчик. Я хочу выпить самый большой стакан, какой могут налить в Нью-Йорке.

Романо дал адрес шоферу и повернулся к Барту.

— Я тоже не откажусь от стаканчика. Но мне почему-то казалось, что раньше четырех вы не употребляете спиртное. А сейчас нет еще и двенадцати.

— Один законченный алкоголик предвидел эту ситуацию. Однажды он мне сказал, что наступит такой день, когда я выпью, невзирая на время.

— Да не расстраивайтесь вы так сильно, старина! Если за дело возьмется Мартин Ленд, она объявится на Бродвее раньше, чем сменятся огни светофора на перекрестке.

— На Бродвее она попляшет еще лет пять.

Столько же в забегаловках Гринвич Вилледжа и… все на этом.

— В исправиловке она изучила стенографию и машинопись, сможет работать секретаршей. За это тоже неплохо платят.

— Она не захочет работать секретаршей. Она не хочет быть даже танцовщицей. Она хочет быть ангелом. Но все вокруг, как сговорившись, вставляют ей палки в колеса.

Весь оставшийся путь до бара они промолчали. Впервые в жизни Романо опередил Барта и расплатился за такси.

В баре не было никого, кроме Фрица Грехема и Эдди О’Греди, старого шеф-сержанта. Слиго Слейшер демонстрировал старому вояке апперкот правой.

— Вот таким ударом, — объяснял он, — я отправил на пол ринга О’Тула в день святого Патрика в двадцать пятом году.

— Господи, все свои победы ты списываешь на день святого Патрика, — сказал Грехем.

— Да, лучшие мои бои состоялись именно в этот день.

Он замолчал, увидев в дверях Барта.

— О! Протестантский босяк! Ты опережаешь свое расписание на четыре часа пятнадцать минут.