Алексей. Это невенчанная жена моя. Она ждет ребенка, но отец не разрешил венчание в России. Я прошу прислать мне тайно греческого священника для венчания, а также для утешения в горести и для спасения души.
Шенборн. С венчанием я советую вам пока подождать до выяснения обстоятельств. При вашем положении тайный брак не будет признан и отцом вашим, и Европой. Что вы сверх всего желали бы просить у императора? Завтра в семь я доложу о вас референту императора, господину Дольбергу, с тем чтобы он срочно помог мне получить аудиенцию.
Алексей (устало). Прошу оставить меня в Вене, а если нельзя, то отвезти в Тироль, а не посылать в Богемию или в Венгрию, где язык и религия могут изменить мне и где меня легко схватят.
Шенборн. Об этом я доложу. Вы решили ночевать в моем кабинете?
Алексей. Да, я опасаюсь выйти на улицу в такое время.
Шенборн. Спокойного сна, ваше величество. (Уходит.)
Занавес
СЦЕНА 7
Кабинет графа Шенборна. Солнечное утро. За окнами медленно, спокойно падает снег. Алексей и Афросинья спят на диване, обнявшись. Слышен звон колоколов. Алексей пробуждается. Смотрит на Афросинью, потом целует ее в лоб. Она пробуждается.
Алексей. Друг мой, с новым Божьим утром тебя, друг мой сердешный.
Афросинья. Батюшка, друг мой царевич, и тебя также.
Алексей. Ты во сне улыбалась, матушка моя. Чего тебе снилось?
Афросинья. Селебен наш, на тебя лицом и повадками похож. И шел по морю, кое покрыто, как лесом, и цветет. Как Селебен наш прошел, так учинилось, а именно, зелень густая отъехала от середины и к берегу пристала.
Алексей. Сие, матушка моя, хорошее сновидение. Мы себя с маленьким Селебеном вручили в сохраненье Божье.
Афросинья. По милости Божьей, Селебен вчера весьма ворочался.
Алексей. Ты, Афросиньюшка моя, не печалься, себя береги. Если поедем от Вены водой, то тепло одевайся, не застудись, а если посуху, то в Тирольских горах дорога камениста, и надо бы просить у императора коляску хорошую, покойную, чтоб тебя не растрясло. Также бальсам по дохторскому рецепту лучше не в немецкой земле сделать, а чтоб прислали из Болоньи или Венеции. Пластырь же можно сделать в Вене или в Иншпруке. (Опять звонят колокола.)
Афросинья. Сие в церкви каменной великой, видать, звонят. Вена — город каменный, домы в нем великие, видать, древних лет.
Алексей. Звонят сие, Афросиньюшка, в костеле, построенном во имя архидьякона Стефана. Прежде сего на том костеле стоял герб турецкого султана, а ныне тот герб с того костела скинут, и поставлен на том месте крест. Если обживемся в Вене, то поглядишь. В Стефане во время обедни музыка играет и музыкантов-спеваков чуть ли не сто.
Афросинья. Может, и правда, прынчик, в Вене обживемся, чтоб Селебена нашего здесь родить. Я уж, прынчик, устала ездить. Уж два месяца переезжаем с места на место.
Алексей. Хорониться нам надо, от моего отца ховаться. Ежели не в Вене, так, может, в горах заховаемся. Горы здесь высокие. Есть места, где и в карете не проедешь, а только лишь в телеге шагом, на быках. По дороге безмерно много каменья острого, и течет в глубокой пропасти река. От быстрого течения шум великий. В тех горах всегда лежит много снега, потому что для безмерной их высокости великие там холоды и солнце никогда там промеж гор лучами не осеняет.