Гостья

– Как можно быть медсестрой! – Ксавьер бросила на Франсуазу испуганный и брезгливый взгляд. – Она сделала вам больно?

– Да нет, это совсем не чувствуется.

Ксавьер вздрогнула. Она способна была по-настоящему испытывать дрожь при виде образов.

– Вонзающаяся в мою плоть иголка – я не смогу этого вынести.

– Если бы вы были наркоманкой… – сказала Франсуаза.

Ксавьер с презрительным смешком откинула голову назад.

– Ах, это я сама себе бы делала. Себе я могу делать что угодно.

Франсуаза узнала этот высокомерный и обиженный тон.

Ксавьер судила людей не столько по их действиям, сколько по ситуациям, в которых те находились даже не по своей воле. Она готова была закрыть глаза, поскольку речь шла о Франсуазе, но быть больной – это серьезная провинность; она вдруг вспомнила об этом.

– И все-таки вам придется это вынести, – заметила Франсуаза и не без доли недоброжелательства добавила: – Возможно, с вами это когда-нибудь случится.

– Ни за что, – ответила Ксавьер, – я скорее отдам концы, чем пойду к врачу.

Ее мораль отвергала лечение. Это было пошло – упорствовать жить, если жизнь ускользает. Она ненавидела любое упорство как недостаток свободы и гордости.

«Она позволит лечить себя, как любая другая», – с раздражением подумала Франсуаза, однако это было слабое утешение. В эту минуту Ксавьер, в черном костюме, была тут, свежая и свободная. Блузка из шотландки со строгим воротником подчеркивала сияющую свежесть ее лица, волосы ее блестели. Лишенная свободы действий, Франсуаза находилась во власти медсестер и докторов. Она была худой и некрасивой, совсем немощной и едва могла говорить. И внезапно свою болезнь она ощутила как унизительный позор.

– Вы закончите рассказывать мне свою историю? – сказала она.

– А она не придет снова нам мешать? – насупившись, спросила Ксавьер. – Она даже не стучит.

– Не думаю, что она вернется, – ответила Франсуаза.

– Так вот! Та женщина подала знак своей подруге, – с усилием продолжила Ксавьер, – и они расположились рядом с нами. Та, что помоложе, допила виски и вдруг повалилась на стол руками вперед, прислонившись щекой к локтю, словно малое дитя. Она смеялась и плакала – все сразу; волосы ее взъерошились, на лбу выступил пот, и притом она оставалась опрятной и чистой. – Ксавьер умолкла, мысленно она вновь видела всю сцену. – Это поразительно, когда кто-то доходит до какого-то предела, действительно до предела, – продолжала она; с минуту она молчала, устремив взгляд в пустоту, потом с живостью проговорила: – Другая трясла ее, она во что бы то ни стало хотела ее увести. Она была похожа на заботливую шлюху, знаете, из тех шлюх, которые не хотят бросать на погибель своего любовника из корысти, собственнического инстинкта и своего рода грязной жалости. Все вместе.

– Понимаю, – сказала Франсуаза.

Можно было подумать, что целые годы своей жизни Ксавьер провела среди шлюх.

– Кто-то стучит? – спросила Франсуаза, прислушиваясь. – Скажите, пожалуйста, чтобы вошли.