Гостья

– А я видела в Палермо представление «Неистового Роланда», – сказала Франсуаза.

Продолжать она не стала, у нее не было желания рассказывать. Это было на одной из крохотных улочек, возле торговца виноградом. Пьер купил ей огромную гроздь липкого муската. Место стоило пять су, и в зале были одни лишь дети. Ширина скамеек в точности соответствовала размеру их маленьких седалищ; в антрактах какой-то человек расхаживал с подносом, на котором громоздились стаканы со свежей водой, он продавал их по су за штуку, а потом он сел на скамью возле сцены. В руке он держал длинный хлыст, которым наносил удары детям, шумевшим во время спектакля. На стенах висели своего рода истории Роланда; куклы были великолепные, в рыцарских доспехах, совершенно не гнущиеся. Франсуаза закрыла глаза. Прошло всего два года, но это казалось уже чем-то доисторическим. Теперь все стало таким сложным: и чувства, и жизнь, и Европа. Ей-то это было безразлично, поскольку она пассивно давала себе волю плыть, словно обломок после кораблекрушения, но повсюду на горизонте виднелись черные рифы. Она плыла по серому океану, а вокруг нее всюду простирались битумозные и серые воды, и она лежала на спине, ни о чем не думая, ничего не опасаясь и ничего не желая. Она снова открыла глаза.

Разговор смолк. Ксавьер разглядывала свои ноги, а Жербер судорожно сосредоточился на горшке с азалиями.

– Над чем вы сейчас работаете? – наконец спросил он.

– Над «Случайностью» Мериме[5], – ответила Ксавьер.

Она пока так и не решилась пройти свою сцену с Пьером.

– А вы? – спросила Ксавьер.

– Над Октавом в «Прихотях Марианны»[6], но это только чтобы подавать реплики Канзетти.

Снова наступило молчание; Ксавьер с недобрым видом поморщилась:

– Канзетти хорошая Марианна?

– Я не нахожу, что для нее это странно, – ответил Жербер.

– Она вульгарна, – сказала Ксавьер.

Кивком Жербер откинул волосы назад.

– А знаете, возможно, я покажу номер с куклами у Доминики Ориоль. Это будет здорово, ведь начало у ее заведения, похоже, удачное.

– Элизабет говорила мне об этом, – сказала Франсуаза.

– Она-то меня и представила. Она там задает тон.

С восторженным и негодующим видом он поднес руку ко рту:

– А как она теперь важничает, это невероятно!

– Она при деньгах, о ней стали говорить, это вносит разнообразие в ее жизнь, – заметила Франсуаза. – Она стала потрясающе элегантной.

– Мне не нравится, как она одевается, – с явным пристрастием сказал Жербер.