– Ты полагал, что это было неким началом чувства к тебе.
– Было, конечно, и это. Именно в тот момент она начала интересоваться мной; но все должно было быть еще сложнее. Возможно, она действительно сожалела, что не провела с ним вечер. Возможно, она искала минутного сообщничества с ним против нас. Или еще хотела отомстить ему за желания, которые он внушал ей.
– Во всяком случае, это ни на что не указывает, – сказала Франсуаза. – Это слишком двусмысленно.
Она слегка приподнялась на подушках. Это обсуждение утомляло ее, на спине выступил пот, ладони сделались влажными. Она-то думала, что со всеми этими препирательствами, со всеми толкованиями, к которым Пьер мог возвращаться по кругу, покончено… Ей хотелось бы сохранить покой и отрешенность, но лихорадочное волнение Пьера захватило и ее.
– Только что она не дала мне повода так думать.
И снова губа Пьера заострилась. На лице его появилось странное выражение, словно он радовался той затаенной маленькой колкости, которую как раз произносил:
– Ты видишь только то, что хочешь видеть.
Франсуаза покраснела.
– Я три недели, как отошла от мира.
– Но уже тогда была куча признаков.
– Каких же? – спросила Франсуаза.
– Все те, о которых уже было сказано, – неопределенно отвечал Пьер.
– Это мало что доказывает, – возразила Франсуаза.
– Говорю тебе, что знаю, как обстоит дело, – с раздражением сказал Пьер.
– Тогда не спрашивай меня, – сказала Франсуаза. Голос ее задрожал. Перед неожиданной суровостью Пьера она чувствовала себя жалкой и совсем без сил.
Пьер с сожалением взглянул на нее.
– Я утомляю тебя своими историями, – сказал он в приливе нежности.
– Как ты можешь так думать? – Он казался Франсуазе измученным, и ей очень хотелось бы ему помочь. – Откровенно говоря, твои доказательства кажутся мне немного шаткими.
– У Доминики в вечер открытия она танцевала с ним один раз: когда Жербер обнял ее, Ксавьер вздрогнула с ног до головы, и у нее появилась сладострастная улыбка, которая не могла обмануть.
– Почему ты не говорил мне об этом? – спросила Франсуаза.