Должно быть, за это время у нее сильно поднялась температура; у Франсуазы создалось впечатление, что тело ее вот-вот растворится, она исходила по́том.
– Не знаю, процентов десять, – наугад сказала она.
– Не больше десяти процентов?
– Послушай, откуда мне знать?
– Ты не проявляешь доброй воли, – сухо сказал Пьер.
Франсуаза почувствовала, как в горле у нее образуется ком, ей хотелось плакать, так просто было сказать то, что он хотел услышать, уступить; но в ней снова рождалось упорное сопротивление, снова вещи приобретали смысл, ценность и заслуживали того, чтобы за них биться: вот только сама она была не на высоте.
– Это глупо, – сказал Пьер. – Ты права, зачем я пристаю к тебе со всем этим? – Лицо его прояснилось. – Заметь, что от Ксавьер я не требую ничего, кроме того, что имею; но мне невыносимо, что кто-то другой может получить больше.
– Я прекрасно понимаю, – сказала Франсуаза.
Она улыбнулась, но спокойствие не снизошло на нее, Пьер нарушил ее одиночество и покой, она начинала угадывать мир, полный богатств и препятствий, мир, в котором она хотела присоединиться к нему, чтобы желать и страшиться рядом с ним.
– Я поговорю с ней сегодня вечером, – повторил он. – Завтра я все тебе расскажу, но не стану больше мучить тебя, обещаю это.
– Ты не мучил меня, – возразила Франсуаза. – Я сама заставила тебя говорить, ты не хотел.
– Это был слишком чувствительный вопрос, – с улыбкой сказал Пьер. – Я был уверен, что не смогу хладнокровно обсуждать его. Не то чтобы у меня отсутствовало желание говорить об этом тебе, но, когда я пришел и увидел тебя с похудевшим несчастным лицом, все остальное показалось мне ничтожным.
– Я уже не больна, – ответила Франсуаза. – Не надо меня щадить.
– Ты прекрасно видишь, я тебя совсем не щажу, – с улыбкой сказал Пьер. – Мне должно быть стыдно, мы только и делаем, что говорим обо мне.
– Тут нечего возразить, скрытным тебя не назовешь, – сказала Франсуаза. – Тебя отличает поразительная искренность. В спорах ты можешь быть таким казуистом, но никогда не плутуешь с самим собой.
– В этом нет моей заслуги, – возразил Пьер. – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не чувствую себя опороченным тем, что происходит во мне.
Он поднял глаза на Франсуазу.
– Недавно ты сказала одну вещь, поразившую меня: что мои чувства пребывают вне времени, вне пространства, и чтобы сохранить их в неприкосновенности, я пренебрегаю тем, чтобы проживать их. Это было не совсем справедливо. Но в отношении моей собственной особы мне кажется, что я отчасти так и поступаю: я всегда полагаю, что я нахожусь где-то еще и что каждое мгновение не в счет.
– Это правда, – согласилась Франсуаза. – Ты всегда считаешь себя выше того, что с тобой происходит.
– И таким образом я могу позволить себе все, что угодно, – сказал Пьер. – Я укрываюсь за мыслью, что я человек, осуществивший некое творение, человек, который воплотил идеальную любовь с тобой. Но это чересчур просто. Все остальное тоже существует.