– На это у вас ушло немало времени, – заметила Франсуаза.
Ксавьер вздохнула:
– Ах! Как только вспомню старые вечерние улицы Руана вокруг собора, сердце у меня разрывается!
– Когда вы там находились, вам это не слишком нравилось, – возразила Франсуаза.
– Это было так поэтично, – сказала Ксавьер.
– Вы вернетесь повидать свою семью? – спросила Франсуаза.
– Обязательно, я очень рассчитываю поехать туда этим летом, – отвечала Ксавьер.
Тетя писала ей каждую неделю; в конце концов, они всё приняли гораздо лучше, чем можно было надеяться.
Внезапно углы ее рта опустились, и она стала похожа на немолодую много повидавшую женщину.
– В то время я умела жить, это потрясающе, как я могла все чувствовать.
Сожаления Ксавьер всегда таили какой-то упрек; Франсуаза перешла к обороне.
– Однако я помню, как уже тогда вы жаловались, что очерствели, – заметила она.
– Это было не так, как теперь, – тихо ответила Ксавьер и, опустив голову, прошептала: – Теперь я растворилась.
Прежде чем Франсуаза успела ответить, она радостно сжала ее руку.
– А что, если вам купить одну из этих прекрасных карамелек, – сказала она, остановившись перед розовым магазином, сверкающим, как крестильная коробка.
За стеклом медленно крутился большой деревянный поднос, предлагая алчущим взглядам финики с начинкой, засахаренные орехи, шоколадные трюфели.
– Купите себе что-нибудь, – настаивала Ксавьер.
– Ради прекрасного торжественного вечера не стоит отворачиваться, как в тот раз, – сказала Франсуаза.
– О! Одна или две карамельки – это не страшно, – отозвалась Ксавьер. – Она улыбнулась. – Эта лавка такая красочная. Мне кажется, я вхожу в мультипликацию.
Франсуаза открыла дверь.