– Я все время усталая, – отвечала Ксавьер. – Я становлюсь старой женщиной. – Она бросила на Франсуазу сонный взгляд. – Извините меня, я не очень приятный спутник.
– Какая же вы глупенькая! Вы прекрасно знаете, что я всегда рада побыть с вами, – сказала Франсуаза.
Ксавьер не ответила на ее улыбку, она уже замкнулась в себе. Никогда Франсуазе не удастся заставить Ксавьер понять, что она не просит ее демонстрировать прелесть своего тела или привлекательность своего ума, а лишь позволить участвовать в ее жизни. В течение всего месяца она упорно старалась сблизиться с ней, но Ксавьер упрямо оставалась той чужой, чье ускользающее присутствие отбрасывало на Франсуазу угрожающую тень. Бывали моменты, когда Франсуаза погружалась в себя, бывали и другие, когда она целиком вручала себя Ксавьер. Но зачастую она снова с тревогой ощущала ту двойственность, которую открыла ей однажды вечером некая маниакальная улыбка. Единственным способом уничтожить ее скандальную реальность было бы забыться с Ксавьер в общей дружбе; на протяжении долгих недель Франсуаза все более остро ощущала такую необходимость. Но Ксавьер никогда не забывала о себе.
Нескончаемая рыдающая песня пронзила горячую толщу воздуха; на углу пустынной улицы какой-то мужчина, сидевший на складном стуле, держал между коленей пилу; к стенанию инструмента его голос примешивал жалобные слова:
Франсуаза сжала руку Ксавьер; эта тягучая музыка в знойном одиночестве казалась ей подобием ее сердца. Рука Ксавьер оставалась в ее руке, бесчувственная и беспомощная. Даже через прекрасное осязаемое тело нельзя было добраться до Ксавьер. Франсуазе хотелось сесть на край тротуара и больше не двигаться.
– Что, если нам пойти куда-нибудь? – предложила она. – Слишком жарко, чтобы просто шагать. – У нее больше не было сил бесцельно бродить под этим неизменным небом.
– О да! Мне хотелось бы сесть, – сказала Ксавьер. – Но куда пойти?
– Хотите, мы вернемся в мавританское кафе, которое однажды нас очаровало? Это совсем рядом.
– Хорошо, пошли туда, – согласилась Ксавьер.
Они свернули за угол улицы. Шагать к какой-то цели – уже вселяло бодрость.
– Тогда мы в первый раз провели прекрасный долгий день, – сказала Франсуаза. – Помните?
– Это кажется мне таким далеким, – ответила Ксавьер. – Как я тогда была молода!
– И года не прошло, – заметила Франсуаза.
Она тоже постарела с той недавней зимы. В то время она жила, не задавая себе вопросов, мир вокруг нее был обширным и богатым, и он принадлежал ей. Она любила Пьера, и Пьер ее любил, иногда она даже позволяла себе роскошь считать свое счастье однообразным. Франсуаза открыла дверь, узнала шерстяные ковры, медные подносы, разноцветные фонарики; место не изменилось. Танцовщица и музыканты сидели на корточках в глубине, в нише, и беседовали между собой.
– Как здесь стало печально, – сказала Ксавьер.
– Это потому, что еще рано, наверняка потом народу станет больше, – сказала Франсуаза. – Хотите пойти куда-нибудь еще?
– О, нет, останемся здесь.
Они сели на то же место, что и тогда, на шероховатые подушки, и заказали чай с мятой. И снова, расположившись рядом с Ксавьер, Франсуаза вдохнула необычный запах, заинтриговавший ее в «Доме».
– Чем вы мыли сегодня волосы? – спросила она.
Ксавьер коснулась пальцами шелковистой пряди.