С. 575.
С. 580.
С. 583.
С. 584.
Андрей Бабиков
Почерк «Ады»
В мае 1969 года увидел свет шестой английский роман Владимира Набокова «Ада, или Отрада. Семейная хроника». Самая толстая и сложная его книга создавалась преимущественно в швейцарском отеле «Montreux Palace» с 17 февраля 1966-го по 16 октября 1968 года, однако зерно будущего разветвленного романа обнаруживается уже в миниатюрном шедевре «Быль и убыль» («Time and Ebb»), написанном в Америке в 1944 году. В этом рассказе девяностолетний ученый в 2024 (или около того) году вспоминает свою жизнь в прошлом веке и говорит об открытии, изменившем и мир Антитерры, в котором развернется действие «Ады»:
Элементарные аллобиотические явления приводили их так называемых спиритов к глупейшим трансцендентальным допущениям и заставляли так называемый здравый смысл столь же глупо пожимать плечами в косую сажень. Наши обозначения времени показались бы им «телефонными» номерами. Они то так, то этак забавлялись электричеством, не имея ни малейшего понятия о том, что это такое, – и немудрено, что случайное открытие его настоящей природы явилось чудовищной неожиданностью (я в то время был уже взрослый человек и отлично помню, как старый профессор Эндрюс плакал навзрыд в толпе изумленных людей во дворе университета)[1].
Запрет на использование электричества (вследствие случайного и трагического открытия его истинной природы) и замена его другими источниками энергии станет в «Аде» главной технической и этической особенностью антитеррийской цивилизации, в остальном очень близкой земной. В том же научно-фантастическом отношении одним из источников замысла романа о родственных планетах Терре и Антитерре мог быть шутливый обмен двух физиков на страницах «Нью-Йоркера», в котором много печатался и Набоков: 10 октября 1956 года Гарольд Фурт (Furth) опубликовал в этом журнале стихотворение «Опасности современной жизни», навеянное статьей известного физика Эдварда Теллера, предположившего существование миров в тех областях вселенной, в которых преобладает антивещество. Фурт описал встречу Антителлера, живущего где-то в космосе «в полосе антивещества», с прибывшими в его антимир землянами. 15 декабря 1956 года появился ответ Теллера – подробное письмо о гипотетической возможности такой встречи и ее катастрофических последствиях. Письмо завершалось словами:
Несмотря на столь печальный конец, я благодарен журналу «Нью-Йоркер» за упоминание моей персоны. Правда, в стихотворении упоминается лишь Антителлер, но я уверен, что в какой-то антигалактике журнал «Анти-Нью-Йоркер» уделил несколько теплых слов
вашему покорному слуге
В 1955–1956 годах тема антимиров широко обсуждалась в научной литературе в связи с открытием двух новых античастиц, антипротона и антинейтрона (попытка создания антиматерии упоминается и в набоковском «Бледном огне», 1962), однако допущение о существовании во вселенной анти-Земли (со своей историей, географией и прочим) в то время еще не проникло в новый замысел Набокова, сами черты которого оставались туманными до середины 60-х годов. Мысль использовать этот научный парадокс в романе и сделать главного героя специалистом по
За девушкой, восходящей звездой не совсем первой величины, ухаживает подающий надежды астронавт. Она относится к нему немного снисходительно; у нее с ним роман, но в то же время у нее могут быть другие любовники или любовник. Однажды его отправляют в первую экспедицию к далекой звезде; он отбывает и благополучно возвращается. Теперь их положения изменились: он – самый известный человек в стране, в то время как ее звездный рост остановился на среднем уровне. Теперь она только рада, что он у нее есть, но вскоре понимает, что он уже не тот, каким был до полета. Она не может понять, в чем заключается эта перемена. Время идет, она начинает тревожиться, потом пугаться, потом впадает в панику. У меня есть несколько интересных развязок для этого сюжета[4].
Любопытно, что во всех этих замыслах неизменными оставались три темы: артистической карьеры героини (с игрой слов: звезда/знаменитость – звезда/планета), ее неверности и далекого неизведанного мира. Оба начатых сочинения, «Текстура» и «Письма», еще никак не связанные между собой, долгое время ждали нового импульса к продолжению и могли бы остаться среди нереализованных вещей Набокова, если бы в конце 1965 года, выверяя новую редакцию своей автобиографии «Speak, Memory» («Другие берега» в русском переводе), он не нашел в форме писательских мемуаров ту универсальную повествовательную основу, которая позволила ему объединить философский и фантастический сюжеты в единое целое. К концу 1965 года относится и следующий лирический пассаж (с важной для «Ады» темой разделения времени и пространства), развитый затем в романе в сцене последнего посещения Ваном «Виллы Венус»:
Море рокочет, отступает, шурша галькой, Хуан и любимая юная шлюха – как, они сказали, ее имя, Адора? она итальянка, румынка, ирландка? – спит у него на коленях, накрытая его оперным плащом, свечка коптит в оловянной плошке, рядом с ней завернутый в бумагу букет длинных роз, пятно лунного света на каменном полу, близко от его шелкового цилиндра, все это в углу ветхого, некогда роскошного борделя «Вилла Венус» на скалистом средиземноморском побережье, приоткрытая дверь позволяет увидеть то, что можно принять за освещенную луной галерею, но на самом деле это полуразрушенная гостиная с обвалившейся наружной стеной, сквозь провал в которой слышно, как голое море, словно тяжело дышащее пространство, отделенное от времени, глухо рокочет, глухо отступает, волоча за собой миску, полную мокрой гальки[5].
Набоков привел этот набросок в эссе «Вдохновение» (1972), назвав его «первой пульсацией», «странным ядром книги, которая должна была вырасти вокруг него в течение следующих трех лет»; там же он сообщил рабочие названия романа: «Вилла Венус» («Villa Venus»), «Вины» («The Veens») и «Отрада» («Ardor»)[6].
21 февраля 1966 года он записал в дневнике:
Her name: Ada