Святые наших дней
Другой лейтмотив – опровержение мнения о том, что имени Божию присуща некая магическая сила. Этот мотив мы тоже находим у отца Софрония: «Мы знаем, что не только Имя Иисус, но и все другие Имена, открытые нам свыше, онтологически связаны с Ним – Богом. Мы знаем сие из опыта Церкви. Все таинства в Церкви нашей совершаются чрез призывание Имен Божиих, и прежде всего святой Троицы: Отца и Сына и Святого Духа. Все наше богослужение основано на призывании Имен Божиих. Мы не приписываем им, как звуковым явлениям, магической силы, но произносимые в истине исповедания веры и в состоянии страха Божия, благоговения и любви – мы воистину имеем Бога совместно с Его Именами. Многие поколения священнослужителей сохранили познание о силе Имени Бога и совершали таинства с глубоким ощущением присутствия Живого Бога. Им открылась тайна священнодействия Божественной литургии. Для них не было сомнений, что Кровь и Тело Христа пред нами в своей подлинной реальности. Над ними было призвано Имя Того, Который, когда произносит слово, то слово становится “фактом”».
Вслед за имяславцами отец Софроний говорит о том, что имя Иисус не есть простое человеческое имя, которое носили и другие Иисусы. Применительно к воплотившемуся Богу оно имеет особый смысл: «Имя Иисус было дано по откровению свыше. Оно исходит из вечной Божественной сферы и никак не является измышлением земного разума, хотя и выражено тварным словом. Откровение есть акт – энергия Божества, и, как таковое, принадлежит иному плану и трансцендирует космические энергии. В своей надмирной славе Имя Иисус – метакосмично. Когда мы произносим сие Имя Христа, призывая Его к общению с нами, то Он, все наполняющий, внимает нам, и мы входим в живой контакт с Ним. Как предвечный Логос Отца, Он пребывает в нераздельном единстве с Ним, и Бог-Отец чрез Слово Свое вступает в общение с нами. Христос Единородный совечный Сын Отца, и потому говорит, что “никто не приходит к Отцу, как только чрез Него”. Имя Иисус – значит Бог-Спаситель; как таковое, оно может быть отнесено ко Святой Троице; возможно отнесение его к каждой Ипостаси отдельно. Но в молитве нашей Имя Иисус употребляется исключительно как собственное Имя Богочеловека, и ум наш обращен при этом вниманием к Нему».
В своих книгах отец Софроний дает оценку так называемой «психосоматической» технике сведения ума в сердце. Техника эта описана в трактате «Метод священной молитвы и безмолвия», сохранившемся под именем Симеона Нового Богослова. Как уже упоминалось выше, там предлагается монаху сесть в темном углу на низкий табурет, стеснить дыхание и произносить часть молитвы на вдохе, другую на выдохе, при этом направив закрытые глаза на низ живота. Этой техникой на протяжении веков пользовались монахи.
Отец Софроний, однако, относится к ней сдержанно: «Искусственный прием может помочь начинающему найти место, где должно стоять вниманием ума при молитве и вообще во всякое время. Однако чрез такой способ настоящая молитва не достигается. Она приходит не иначе, как через веру и покаяние, являющиеся единственным основанием для подлинной молитвы. Опасность психотехники, как показал долгий опыт, в том, что есть немало людей, слишком большое значение придающих самому методу. Во избежание вредной деформации духовной жизни молящегося – начинающим подвижникам с древних времен рекомендуется иной образ, значительно более медленный, но несравненно более правильный и полезный, а именно: сосредоточивать внимание на Имени Иисуса Христа и на словах молитвы. Когда сокрушение о грехах достигает известной степени, тогда ум естественно идет на соединение с сердцем».
Важное событие в жизни отца Софрония произошло 2 февраля 1941 года: он был рукоположен в сан священника. С этого момента ему открылась еще одна форма молитвы – литургическая. Конечно, и ранее, будучи диаконом, он участвовал в совершении литургии, но священническое служение дало ему возможность на новом духовном уровне ощутить подлинно вселенский масштаб Божественной литургии.
Монастырь Св. Павла, Афон
Через год после рукоположения отец Софроний был назначен духовником монастыря святого Павла. В связи с этим назначением он оставил свою каливу и переселился в келью недалеко от монастыря. Она сохранилась до настоящего времени, и ее можно увидеть с моря. Она представляет собой пещеру в отвесной скале. Добраться до нее по суше можно только по узкой тропе, с которой очень легко сорваться вниз, как и с самого уступа, на котором стоит келья.
На склоне лет старец Софроний вспоминал, как состоялось его назначение:
– В Свято-Павловской обители игумен хотел иметь духовника. На Афоне духовник не должен быть в пределах монастыря. Надо, чтобы духовник был совершенно чужд административной власти в монастыре, для того чтобы исповедь была искренней и чистой, а не заигрыванием ради благоволения духовника. Еще в 38-м году старец Силуан как-то сказал мне: «Когда вы будете духовником, то принимайте людей, не лишайте их слова Божия, потерпите их». Я тогда был едва живой и подумал, что старец не знает, как мог бы я выдержать столько лет. Я еще молодой, чтобы быть мне духовником на Святой Горе; и эта мысль выпала совершенно из моего сознания. И, только будучи уже на пустыне, я вспомнил про слова старца Силуана… В это время Греция была под оккупацией немцев. Я пришел на пустыню незадолго до войны – на Пасху, а в августе уже разразилась война. Когда пришел ко мне секретарь игумена Святого Павла отец Феодосий – очень умный человек, осторожный и серьезный – и сказал, что их игумен хочет меня поставить духовником в монастыре, то я вспомнил слова старца Силуана… Так я стал духовником и переехал в пещеру недалеко от обители Святого Павла. Благословенны эти места.
О том, что это была за пещера, отец Софроний рассказывал в той же беседе:
– Как-то прошел потопный дождь, и вода проникла через толщу массива, где была моя пещера. Раньше всегда сухая, пещера стала зимой полна воды. Сама по себе зима в Греции короткая, но все-таки получалось, что шесть месяцев я проводил в пещере, где было слишком много воды. Сто ведер в день я выносил воды из моей кельи и спал под двумя железными листами, чтобы защитить кровать мою от воды, падающей сверху…
В письме сестре Марии от 1975 года отец Софроний вспоминал о своей пещере: «Жилищем моим были пещеры в ребрах крутых, почти отвесных скал, в которые ударялись в бурные дни и ночи морские волны, и их удары я чувствовал, лежа на моем немягком ложе. В те жуткие для всей Европы годы море отдыхало от пароходов, кораблей и каиков, и я имел большее безмолвие, чем, может быть, в послевоенные годы».
Молитвенное уединение отца Софрония прерывалось визитами к нему монахов из монастыря Святого Павла. Но по ночам он продолжал молитвенный подвиг: «В одиночестве моей пещеры я получил исключительную привилегию целиком отдаваться беззаботной молитве. Она владела мной месяцами. Пресекалась в дневные дни житейскими делами, но, когда заканчивался трудовой день и начиналась безмолвная ночь в пещере, молитва снова обнимала меня: опять все исчезало из памяти, оставалось лишь сознание страшного невещественного греха, порождавшее во мне сожаление, стыд и даже ненависть к самому себе… Милость Бога ко мне выразилась в том, что Он даровал мне мощный порыв покаянного страдания, которое увлекало меня в ненасытную молитву – такую, что душа все забыла, ни о чем не помнила, но неудержимо тянулась к Богу невидимому, но любимому, неведомому, но знакомому, недостижимому, но близкому».
Молитва отца Софрония не всегда была «беззаботной». Часто сердце его замирало в трепете перед ужасами военного времени, и он горячо молился за свою Родину и за весь мир: «О, это было время усиленной молитвы за мир во всем мире, особенно за Россию. Слышал я не раз, что немцы имели намерение покончить с Россией. Их офицеры не скрывали геноцидных планов: раздать завоеванные территории солдатам, которые воевали на восточном (для немцев) фронте, оставив от всего населения России около тридцати миллионов рабочих на земле без права на образование, так как считали русских не-человеками (‘‘унтерменшами’’), а рабочим скотом… В те кошмарные годы я подолгу молился, особенно по ночам. Часами рыдал я в моих молитвах о мире всего мира, больше же всего за Россию, за русский народ, которому грозила опасность едва ли не полного уничтожения».
Чем более известным становился отец Софроний в качестве духовника, тем труднее было ему сохранять ритм жизни, ориентированный исключительно на молитву. Об этом он пишет с большим сожалением: «Выпавший на меня подвиг духовничества коренным образом переменил мою жизнь, но не к углублению, а к потере благодати. Целостность моего прежнего искания была нарушена. Непрерывность пребывания во “внутреннем человеке” ослаблялась сосредоточением внимания на том, что говорили мне приходившие ко мне на исповедь. Я знал, что там, внутри, начало и там конец и завершение; оттуда исход и туда возврат. Без напряженной молитвы из сердца, не испросив от Бога слово и благословение на всякое время, – суетным будет духовническое служение; без постоянного вразумления свыше даже Церковь превратится в одну из полуслепых сил мира сего, столкновением которых вносится разрушение в жизнь вселенной. В чем труд духовника? В тщательной работе над каждым человеком, чтобы помочь ему войти в область мира Христова; содействовать внутреннему возрождению и преображению людей благодатью Святого Духа; сообщить мужество малодушным на подвиг жизни по заповедям Господним. Словом – духовное образование всех и каждого».
Будучи духовником обители святого Павла, отец Софроний открыл двери своей пещеры и насельникам других обителей, включая Симонопетру, Григориат, Ксенофонт, различных скитов и келий. Слава о его подвижнической жизни и его духовническом даре скоро распространилась по всему Афону.
Духовническое служение по-новому открыло для отца Софрония духовный мир Афона. Если раньше он наблюдал других монахов со стороны и редко соприкасался с их внутренним миром, то теперь они стали приходить к нему один за другим и рассказывать о самом сокровенном: «Неожиданный и непонятный Промысл Божий поставил меня в такое положение, при котором в течение ряда лет я был зрителем духовной жизни многих подвижников Святой Горы. Некоторые из них располагались открывать мне то, чего, наверное, не сообщали другим. Восхищало меня видеть избранников Божиих, скрытых за их смиренным видом. Иногда они сами, хранимые Богом, не понимали, сколь богатое благословение почивает на них. Им было дано прежде всего усматривать в самих себе недочеты; по временам до такой степени, что они как бы не дерзали и помыслить, что Бог почивает в них и они в Нем. Некоторые из них были введены в созерцание Нетварного Света, но не узнали они об этом событии, отчасти потому, что мало знакомились с творениями святых Отцов, описывающих сей образ благодати. Их неведение ограждало их от возможного тщеславия».
К духовническому служению отец Софроний относился с особым трепетом. Это служение должно вырастать из опыта молитвы; советы, которые дает духовник, должны быть не плодом его рассуждения, но результатом озарения свыше от Духа Святого: «Если людям, пришедшим к священнику с надеждой услышать от него ясно волю Божию, вместо того он даст указание, исходящее от его собственного рассуждения, могущего быть неугодным Богу, то тем самым бросит их на неверный путь и причинит некоторый вред».
Духовник должен быть проводником воли Божией: он должен быть тем, через кого приходящий к нему может услышать не его голос, но голос Самого Бога. Как отмечает отец Софроний, «старец Силуан не имел определенного духовника в течение всей своей монастырской жизни. Обращался к тому, кто в данный момент был ближе». Часто решающую роль играет не личность духовника, но то, с каким настроением приходит к нему тот или иной человек.
Миссия духовника, считает отец Софроний, заключается в том, чтобы вести людей к обóжению: «Духовнику надлежит чувствовать ритм внутреннего мира всех и каждого из обращающихся к нему. С этой целью он молится, чтобы Дух Божий руководил им, давая нужное для каждого слово. Служение духовника и страшно, и увлекательно; болезненно, но вдохновляюще. Он “соработник у Бога”. Он призван к наивысшему творчеству, к не-сравненной чести – творить богов для вечности в Свете Нетварном».