Святые наших дней
В такой постановке вопроса отец Софроний усматривает опасное уклонение от православного вероучения, которое именует ересью: «Нужно ли говорить, что и эта форма папизма также является экклезиологическою ересью, как и Римский папизм? Нужно ли говорить о том, что осуществленный в жизни Церкви, он неизбежно приведет к извращению всего духовного образа нашего бытия? Связывая, подобно первому Риму, с локальным моментом (а в отношении Константинополя нужно добавить, и расовым – греческим), исключительные права на власть и учительство в Церкви, он возвращает нас к тем временам, о которых читаем в Евангелии: “Отцы наши покланялись на этой горе; а вы говорите, что место, где должно покланяться, находится в Иерусалиме”».
В своей статье отец Софроний разбирает учение о том, что Константинополь является «Церковью-Матерью» для всех Поместных Церквей. Во-первых, даже если бы это было так, это не давало бы никаких преимуществ материнской Церкви перед дочерними Церквами. А во-вторых, пример Иерусалимской Церкви убедительно показывает, что это не так: именно Иерусалимская Церковь «является единственною бесспорною Матерью всех Церквей, не исключая и первого Рима».
Далее подробно рассматривается принцип автокефального устройства Поместных Церквей. По словам отца Софрония, «понятие автокефалии говорит о том, что Кафолическая Церковь в каждом месте является в полноте данной ей благодати, и в силу этой полноты благодатных даров везде она есть не что иное, как именно Единая Кафолическая Церковь. Понятие автокефалии говорит о том, что ни место, ни титул, ни расовое происхождение в Церкви не дают преимущества в отношении власти или учительства пред другими местами или народами; оно говорит о том, что Дух Святый “дышит идеже хощет”, и дыхание Его в Церкви не зависит от произвола какого бы то ни было иерарха».
В конце статьи отец Софроний объясняет, почему решил высказаться на столь злободневную тему: «Борясь против появившегося в недрах нашей Святой Церкви неопапизма, мы боремся только за истину в церковном и вечном смысле этого слова. Мы отвергаем всякий “Рим”, и первый, и второй, и третий, если речь идет о внесении принципа субординации в бытие нашей Церкви. И Римский, и Константинопольский, и Московский, и Лондонский, и Парижский, и Нью-Йоркский, и всякий иной папизм мы отвергаем как экклезиологическую ересь, искажающую христианство».
Вступив в борьбу против новоявленного учения, отец Софроний следовал древней монашеской традиции, согласно которой монахи покидали свои безмолвные кельи в том случае, если Церкви угрожала опасная ересь. Примерами участия монахов в борьбе против ересей наполнена вся история Церкви. И отец Софроний не остался в стороне, когда почувствовал, какая опасность угрожает Церкви.
Помимо духовной интуиции, он обладал еще и богословской интуицией. Семьдесят лет спустя после выхода в свет его статьи сбылось то, против чего он предостерегал: папистские притязания Константинополя привели к новому «великому расколу», теперь уже внутри Православия. Отец Софроний до этого не дожил, но своим зорким богословским умом он это провидел, а потому и бил в набат.
В 1952 году отец Софроний выступил с докладом «Об основах православного подвижничества», в котором изложил богословские основания подвижничества в целом и монашеского подвига в частности. Центральная часть доклада посвящена обсуждению темы трех монашеских обетов: послушания, целомудрия и нестяжания.
В отношении первого обета мысли отца Софрония созвучны тому, что он писал на эту тему в книге «Старец Силуан»: «Послушание есть тайна, которая открывается только Духом Святым, и вместе оно есть таинство и жизнь в Церкви. Послушание, как отречение от своей воли и разума, может показаться делом, противным замыслу Божию о человеке, который наделен богоподобной свободой и призван к Божественному господству в силу этой свободы. Отдавая свою волю и свое рассуждение во власть другого лица, хотя бы и священного, многие ощутили бы потерю почвы под собой. Этот шаг показался бы им броском в темную пропасть, потерей своей личности, преданием себя в самое ужасное рабство, как бы самоуничтожением. Но тем, которые последовали верою учению Церкви и совершили такое отречение в духе этого учения, послушание открылось как невыразимо великий дар свыше».
На основании многолетнего опыта общения со старцем Силуаном отец Софроний рисует такую картину взаимоотношений между старцем и послушником: «Послушание есть духовное таинство в Церкви, и потому отношения между старцем и послушником имеют священный характер. Как сказано выше, таинство это для послушника состоит в том, чтобы научиться творить волю Божию, чтобы вступить в сферу воли Божественной и тем приобщиться Божественной жизни; а для старца в том, чтобы молитвою и подвигом своей жизни привести послушника к познанию этого пути и воспитать в нем истинную свободу, без которой невозможно спасение. Истинная свобода там, где Дух Господень, а потому и цель послушания, как и вообще христианской жизни, – стяжание Духа Святого. Старец никогда не стремится поработить волю послушника своей ‘‘человеческой’’ воле, но в ходе повседневной совместной жизни возможны такие положения, когда старец настаивает на исполнении своего приказания, до чего истинный послушник никогда не должен бы доводить своего старца».
Одним из главных препятствий на пути человека ко спасению является его «самость», эгоизм. Послушание является лучшим путем к победе над этим грехом. «Совершенствуясь в послушании, и Богу и брату, мы совершенствуемся в любви, мы расширяем свое бытие, и пределом этого расширения является полнота, которую мы понимаем как вмещение каждым человеком всей полноты всечеловеческого бытия и той полноты бытия вечного, к которой благоволение Божие влечет человека».
Архимандрит Софроний (Сахаров)
Говоря об обете девства и целомудрия, отец Софроний делает следующую ремарку: «Тысячелетний опыт Церкви с неоспоримой достоверностью показал, что исключение половой функции из жизни человеческой личности не только не влечет за собою вреда для психического или физического здоровья человека, но и обратное, а именно, что правильное прохождение этого подвига повышает и физическую выносливость, и долговременность жизни, и психическое здоровье, и духовное развитие. За последние десятилетия возможно отметить немалое число научных трудов, подтверждающих вышесказанное, и этому факту приходится только радоваться, так как никогда не прекращались извращенные толкования монашеского целомудрия и даже сопротивления ему как явлению якобы патологическому или противоестественному».
Разбирая понятия девства и целомудрия, отец Софроний подчеркивает, что они не тождественны между собой. Кроме того, ни то, ни другое не сводится только к половому воздержанию. Девство – это, прежде всего, стремление максимально приблизиться к тому образу жизни, который вел Иисус Христос. Это состояние «вышеестественное», предполагающее «непрерывное пребывание в Божественной любви».
Что же касается целомудрия, то оно «понимается как целостность или полнота мудрости. В Церкви с ним связано представление не только преодоления плотского влечения и вообще “комплекса плоти” и в этом смысле ‘‘победы над естеством’’, но и достижение совокупности совершенств, свойственных мудрости, что выльется в постоянное пребывание в Боге “всем умом, всем сердцем”. В своем более полном осуществлении подвиг целомудрия восстанавливает девственное состояние человека по духу, не изменяя факта потери девства по телу».
Здесь уместно вспомнить о том, что старец Силуан не был девственником, но при этом предстает в книге отца Софрония как высочайший образец целомудрия: «Достойно немалого удивления великое целомудрие этого мужа при его столь могучем и сильном теле. Он крепко хранил себя даже от всякого помысла, неугодного Богу…»
Наконец, в обете нестяжания отец Софроний видит дополнение к первым двум обетам. Акцент делается не столько на жизни в нищете, сколько на борьбе со страстью «любостяжания». Монах обязуется «освободить свой дух от желания “иметь”, знаком достижения которого является сильное желание “не иметь”, до такой степени, что истинный подвижник нестяжания перестает щадить и самое тело свое».
Инок Григорий (Круг).
1948 г.
Сам отец Софроний в течение всего времени своего пребывания в Сент-Женевьев-де-Буа вел образ жизни нестяжателя. В его распоряжение был предоставлен каменный хлев, в котором он обустроил церковь и несколько комнат. Из «Донжона» в церковь и обратно он ездил на скутере. Иконы для церкви написал известный парижский иконописец инок Григорий (Круг). Отец Софроний просил его использовать неяркие краски земляных цветов, что и было исполнено. Свет в церкви не зажигался, кроме двух лампад перед иконами Спасителя и Богоматери, защищенных экранами, чтобы свет не резал глаз. Только при служении литургии зажигались небольшие электрические лампочки, позволявшие читать текст по книге.
Об этой церкви отец Софроний писал сестре: «Это раньше было старое помещение, склады и сараи (каменные) одной сельскохозяйственной фермы. Это старое здание мы переделали таким образом, что там теперь могут жить четыре-пять человек и всегда находиться при церкви… Церковка наша небольшая. В нее не допускаются свободно все, кто хочет. Пользуемся ею мы, группа лиц, живущих в Сент-Женевьев-де-Буа; большинство из нас монахи и монахини. Всего нас 20 человек… В нашей церковке я могу служить, не повышая голоса, что очень важно, так как надрываться при возгласах не только утомительно, но и молитве мешает. Поют совсем-совсем тихо. Стоят люди, не шелохнутся. Никакого движения почти нет в церкви во время служб. Такая замечательная тишина, что после нам всем кажутся другие церкви неумеренно шумными и беспокойными».