Вера после разговора с мужем вышла к Юрию расстроенная вконец. Правда, чтобы выглядеть более решительной, она старательно вытерла слезы. Но на припудренном лице, там, где она прикасалась к нему, остались красноватые полосы. И, несмотря на пышный, с пелеринкой, халат, в котором мать так нравилась Юрию, она казалась бескрылой, поникшей. Однако Вера еще держалась и верила, что можно настоять на своем. Сделав сыну знак чтобы сел на оттоманку, она опустилась рядом.
— И все-таки тебе ехать не следует.
— Я поеду, мам,— тихо, но упрямо возразил Юрий и встал.
Она будто не услышала его.
— Макс говорит, что там ты станешь самостоятельным, узнаешь цену хлеба. Больше отдашь — больше получишь. Глупости! Успеешь, испытаешь еще всякого. Жизнь, Юрок, жестокая штука. Повеселись хоть, пока живешь с нами. Чтобы потом нашлось что вспомнить. Да и в мире неспокойно. А что, если война? Ты же дитя горькое…
— У меня, мам, паспорт и студенческий билет.
— Все равно горькое! — Вера хотела притянуть сына к себе, но тот уклонился.
— Я не младенец,— искоса глядя на мать, сказал он, убежденный, что давно думал так.— Мне совестно перед товарищами. Чем я хуже их? А ты… ты всегда отстаешь во всем. Помнишь, как сказала Евгену Шарупичу, что он вырос. Вы-ы-рос! И это взрослому человеку, который кончает институт и у которого семья могла уже быть…
Напоминание о Шарупичах полоснуло Веру по сердцу. Спохватившись, она встала тоже.
Теперь они думали об одном, но по-разному: мать — ревниво, тревожась, сын — тоскливо, с болью.
Готовя Юрию выпестованную в мечтах, не совсем ясную самой, но безусловно блестящую будущность, Вера решительно оберегала сына от всего, что могло, по ее мнению, стать для него роковым. Возненавидела она и Лёдю, девушка оскорбляла ее гордость, шокировала. Она приносила неприятности Юрию, мешала учиться, пользоваться радостями, какие уготовила ему Вера. Страшило и то, что в отношениях Юрия и Лёди завязывается нечто серьезное.
«Ну что ж,— стала успокаивать она себя,— может, его затея и к лучшему. Пускай едет. За полтора месяца немало воды сплывет, да там и забудет скорей эту… Он не девчонка, чего бояться. Пусть…»
«Ничего, — со щемящим чувством между тем думал о Лёде Юрий. — Скажут послезавтра — спохватится, да будет поздно. А как хорошо могло быть!..» Но в то же время закрадывалась и надежда — в разлуке Лёдя скорее раскается, начнет сожалеть о своем легкомысле. Его поездка на целину раскроет ей глаза на многое.
— Значит, договорились, мам? — спросил он с угрозой.
Уголки губ у Веры скорбно опустились. Она сделала неуверенное движение кистью руки и шевельнула плечами.
— Пусть будет по твоему. Езжай. — И крикнула в кабинент Сосновскому: — Нужно в город, Макс! Окажи Феде.
— Купишь рюкзак, тапочки, футболку и комбинезон, — сказал Юрий. — Я больше ничего не возьму. Разве штаны.
— Ах боже мой! — почти ужаснулась Вера и, сорвав пелеринку, бросилась переодеваться. — Чего ты молчишь, Макс? — нетерпеливо спросила из-за стенки.—- Скажи ему что-нибудь!..
Юрий проводил мать до машины, подождал, пока она скрылась за поворотом дороги, и с облегчением побрел по тропинке к озеру.
И полдень прошел сильный ливень. Он обрушился на лес вдруг, с ветром. Такие дожди долго не идут, но оставляют на дорогах, на травянистых полянках большие зеркальные лужи.