У нас с отцом за плечами годы невысказанных чувств, отрицания и недосказанности. Мы никогда не обсуждали отношения отца с матерью. Начинать обсуждать все с самого начала ему слишком больно и сложно, поэтому отец делает вид, что недавно узнал об изменах моей матери. Он не хочет признавать, что за долгие годы мы по уши погрязли во вранье. Отец пытается сохранить лицо и гордость, ему нет дела до чувств его собственных детей.
Я привык понимать его молчание так же хорошо, как и слова, поэтому не спрашиваю о том, что написано в этих письмах. Я не собираюсь ему подыгрывать. Я не задаю лишних вопросов, молчу, и мы смотрим в окно на проезжающие автомобили. Я понимаю, что отцу нужны помощь и поддержка, что он все еще любит свою жену и мою мать. Он много лет терпел, но сейчас терпение кончилось. Я обнимаю его, глажу, как ребенка, по голове и даю ключи от своей квартиры. Смотрю в окно и вижу, как такой гордый и сильный в прошлом отец, словно инвалид или контуженный, садится в машину. Он чувствует себя одиноким и потерянным, и я не знаю, как ему помочь.
Пребывание отца в квартире оказывается гораздо более интересным, чем я мог бы предположить. Мы идем в паб, выпиваем по паре пива, он расслабляется, начинает смеяться и вспоминать старые добрые времена.
«А ты знал, что тебя зачали в Озерном крае?»
«Нет, пап, не знал», – отвечаю. Мне немного не по себе от таких подробностей.
«О, да, – продолжает он, – мы с Одри несколько раз приезжали на выходные в Кесвик еще до свадьбы».
Не то чтобы он мне подмигивает, но и без этого мысль понятна. Не то чтобы я горю желанием узнать такие интимные подробности, но чувствую, что отец хочет рассказать мне о временах и местах, когда они с матерью были счастливы. Самой большой трагедией его жизни является то, что он ее любит, а она его разлюбила. Поэтому все его мысли кружат вокруг этой темы, как птицы вокруг башни. Я мог бы сказать, что ему нужно было чаще показывать матери свою любовь, но уже в тот период жизни я понимаю, что жизнь и любовь слишком сложны для того, чтобы говорить о них банальными фразами, поэтому молчу и даю отцу возможность поностальгировать.
Через несколько дней он (надеюсь, что немного отдохнувшим) вернется домой, для того чтобы продолжать жить в состоянии перемирия с матерью. Я представляю себе, как они молчат, как день ото дня растет недовольство мамы. Они продолжают свой меланхоличный танец под пиликанье сломанной и расстроенной скрипки.
Мои отношения с матерью тоже далеко не самые простые. Их амплитуда колеблется от злости до любви, и я не в состоянии ничего с этим поделать. Я периодически хочу то утешить, то ощущаю желание встряхнуть мать, чтобы привести ее в чувство. Именно эта неразрешенная дилемма и этот подсознательный гнев окрасят и изменят отношения с женщинами на протяжении всей моей жизни. Моя мама была первой повелительницей и царицей моего воображения, чем и объясняется моя преданность ей, но при этом мне казалось, что она мне изменила. Архетип падшей женщины в сочетании с представлением о женщине, вдохновляющей на творчество, является сложным феноменом и неосознанной драмой. Женский пол вдохновлял меня, но зачастую я не был в состоянии находиться с ними долго и держать данные им обещания.
Мать все еще поддерживала отношения с Деборой, которая, по ее словам, проходила практику в клинике для душевнобольных. Однако мама не сказала, что позднее Дебора оказалась в клинике в качестве пациентки, потому что впала в тяжелую депрессию.
Когда я в первый раз привожу Фрэнсис в дом родителей, то с удивлением замечаю, что моя мать несколько напугана поведением и характером моей девушки. Одной из причин, по которой Фрэнсис мне нравится, является то, что она совершенно не похожа на мою мать. Отцу Фрэнсис нравится, а вот Одри слегка робеет в ее присутствии. Фрэнсис совсем не та девушка, которую хочется взять под свое крыло. Она точно не Дебора. Фрэнсис – сильная женщина, и поэтому мать считает, что это преуменьшает ее собственную роль. К тому же Фрэнсис недавно получила одну из главных ролей в телесериале, что, по крайней мере в доме родителей, обеспечивает ей статус небожителя. Бесспорно, существует некоторая опасность в том, чтобы представить такую богиню, как Фрэнсис, моим смертным и не особо ладящим между собой родителям, но тут у меня нет выбора. Изменить себя не так уж просто, еще сложнее – показать с хорошей стороны своих родителей. Однако Фрэнсис знает, как очаровать не только зрителей в большом зале, но и камерную публику, поэтому вводит родителей в хорошее настроение и восприимчивое состояние, в которых и должны пребывать актеры второго плана. Единственное, чего я не знаю, так это того, сколько эта пьеса будет продолжаться. Если я собираюсь надолго остаться с Фрэнсис, то наши отношения не могут быть построены по принятым в нашей семье принципам, потому что под милым фасадом отношений между родителями скрывается вулкан, готовый в любой момент начать извергать дым и лаву.
В то время я считал, что смогу избежать наследия и несчастной судьбы отношений своих родителей при помощи силы воли и амбиций, подпитывать которые будет Фрэнсис. Я и думать не хотел о том, что заложенное во мне родителями может сработать.
1975 год закончится одновременно на хорошей и плохой ноте. Музыкальный критик Фил Сатклифф выберет нас одной из команд, которую ждет успех в следующем году. Заголовок его статьи звучал «Обречены на успех в 1976-м», и среди десятка упомянутых групп стояло наше творение Last Exit. Плохой новостью было то, что герой моего детства и учитель Джон Хедли перешел из группы в Сандерлендский театр. Понимание, что теперь Джон сидит в оркестровой яме и играет «Кота в сапогах», делает ситуацию не только горькой, но еще и абсурдной.
Нашей группе пророчит успех рецензент известного журнала, а наш гитарист уходит играть аккомпанемент театральным пантомимам. Это просто невероятно. Но я не могу осуждать Джона. Там платят хорошие деньги, а Last Exit не удовлетворяет потребности человека, взявшего кредиты на дом и машину. Тем не менее мне становится страшно: моя мечта, в которую я верил весь прошлый год, может не осуществиться.
Джерри не дает мне унывать. Когда я впадаю в депрессию, он выходит из себя и утверждает, что это не потеря для нашего предприятия, а новая возможность. Мы – резиденты в Gosforth и сегодня вечером будем играть втроем. «И мы добьемся успеха, даже если это, черт возьми, убьет нас».
Я в своей жизни сыграл много запоминающихся концертов, и мне кажется, что лучшие из них были сыграны в далеко не идеальных условиях, я бы даже сказал, что в крайне неблагоприятных. В ситуациях, когда надо играть как в последний раз и импровизировать, обнаружив непредвиденные обстоятельства.
Работа в составе трио Last Exit подготовила меня к последующим выступлениям в составе The Police. B составе трио я научился ценить ясность между музыкальными частотами и ощущение пространства, которое может потеряться в группах с большим количеством музыкантов. Когда в группе всего три инструмента, каждому из музыкантов приходится больше вкладываться и брать на себя больше ответственности. На ум приходят и другие музыкальные коллективы, состоявшие из трех человек, такие как группа Хендрикса и Cream. Главный принцип игры трио – это понимание того, что меньше значит больше.
В тот вечер мы выступили чертовски успешно, и публике явно все понравилось. Возможно, именно в тот вечер я понял, что для того, чтобы выжить в этом бизнесе дольше десяти минут, надо быть жестким, упорным и уметь адаптироваться к любым обстоятельствам.
После этого мы несколько месяцев играли втроем. В то время я писал тексты в основном для того, чтобы им аккомпанировали на гитаре, и многое из того, что я тогда делал, плохо ложилось на пианино.
Мы с Джерри не хотели умолять Джона вернуться из театра назад в группу, поэтому решили найти нового гитариста. Наш выбор остановился на Терри Эллисе, который был на десять лет старше нас с Джерри, но умел играть в разных стилях, также разделял наши далекоидущие амбиции относительно будущего группы. Однако с появлением Терри наша музыка стала ближе к джазу, чем к року. Если Джон был настоящим безбашенным рокером и мог играть джаз, если возникала необходимость, то Терри – тихий и вдумчивый, и к року относится без фанатизма. Терри пробудил во мне интерес к классической гитаре. Я искренне надеюсь на то, что все мы сможем перенять его тонкий и изысканный стиль игры, а он адаптируется под наш драйв, и вместе получится гибрид юношеской страсти и продвинутого стиля. Ну, и наша мечта, наконец, сбудется.
ebooksa