К счастью, она, недоуменно покачивая головой, садится в свою машину, некоторое время задумчиво смотрит на входную дверь и только потом отчаливает.
Появляется только что проснувшийся Джерри, который вообще официально не должен жить в этой квартире. На нем халат, шея повязана модным платком. Он выглядит, как призрак Марли[27].
«Кто это был?»
«Миссис Тэтчер».
«Блин, я совсем забыл».
«Я тоже».
По выражению лица Фрэнсис видно, что она хотела бы услышать кое-какие объяснения.
«Даже не спрашивай!» – хором произносим мы с Джерри.
Мы ангажированы на мюзикле до середины июня, еще задолго до того, как его снимут с репертуара, и умудряемся в пух и прах разругаться с актерами труппы, которые взяли моду топать ногами с крылышками или в сапогах на сцене над нашими головами, чтобы показать, что это именно мы не попадаем в такт их пению. Нами управляет дирижер с белой палочкой и метрономом, поэтому мы не в силах им помочь. Все актеры демонстративно перестали с нами разговаривать, и я разлюбил театр. После этого я никогда не буду играть в оркестровой яме.
Наше резидентство в Gosforth по средам возобновляется, кроме этого нам предлагают по понедельникам играть в Newton Park Hotel. Энди Хадсон, наш ангел-хранитель, вписал нас на пару выступлений во время проведения фестиваля в Ньюкасле. Самое важное из них – когда мы играем на разогреве перед концертом Алана Прайса в Сити-Холле. На это мероприятие, чтобы услышать нас живьем, обещали подтянуться несколько человек из лондонских лейблов. Фрэнсис не без помощи Кэрол Уилсон продолжает рекламировать нашу группу, и это приносит некоторые плоды.
Быть местной группой на разогреве – это все равно что превратиться в человека второго сорта, такого, каким воспринимали раба в рабовладельческом обществе. В новом качестве неприкасаемого, человека из низших каст, ты превращаешься в невидимку, полностью лишенного человеческого достоинства. Однако в мире есть мало исполнителей, которые в тот или иной момент своей карьеры не пережили этого унижения, когда были готовы разбить свое хрупкое эго ради выхода на большую сцену, ради хотя бы нескольких минут в свете прожекторов…
Идя на такую сделку, нужно иметь в виду следующее: никто из зрителей не платил за то, чтобы тебя увидеть. Все люди в зале собрались, чтобы лицезреть и слышать звезду. Публика собралась ради того, чье имя напечатано на афише крупным шрифтом, и ей совершенно безразлична местная команда, которая играет на разогреве. Скорее всего, пока ты будешь гундосить в микрофон свои прочувствованные песни перед пустым залом, зрители предпочтут накачиваться пивом в баре.
И поскольку ты принадлежишь к касте неприкасаемых, то с большой вероятностью даже не предстанешь перед светлыми очами звезды и приближенных к нему лиц. Ты обречен общаться только с техническим персоналом небожителя и его роуди, которые готовят сцену перед концертом. Этих людей волнует только одно – чтобы ты как можно быстрее сначала поставил свою аппаратуру на сцене, а потом убрал ее. Роуди, цитируя Томаса Гоббса[28], эти «грубые, грязные и низкорослые» роуди понимают, что принадлежат к низшей касте, но не настолько низкой, к которой принадлежишь ты сам, поэтому делают все возможное, чтобы сделать твою жизнь еще более поганой, чем их собственная. Я видел, как они скидывали со сцены музыкальное оборудование, словно мусор, который убирают с улицы перед появлением короля. Я слышал слова «утащите отсюда это говно», сказанные в адрес усилителя, на который я долго копил и ради которого много трудился, после чего его бесцеремонно, буквально пинками выталкивали за кулисы, чтобы вывезти и поставить на сцене идеальное дорогостоящее хай-тек-оборудование Звезды. Но наиболее зловредными эти шестерки бывают во всем, что касается саундчеков. В подобных случаях роуди ведут себя, как средневековые церковники при продаже индульгенций.
Выйти на сцену без предварительного саундчека – все равно что выпрыгнуть из самолета, не проверив свой парашют. Звук всех инструментов должен быть сбалансирован и выровнен, и каждый музыкант должен слышать не только самого себя, но и остальных членов группы. Естественно, проведение саундчека требует некоторого времени.
Усилители и другое музыкальное оборудование звезды подвозят в зал во второй половине дня. Роуди колдуют над оборудованием, которое, как кажется, прибыло из далекого будущего. Они будут упорно продолжать кудахтать над ним и позировать рядом до тех пор, пока в зале не соизволит появиться Звезда собственной персоной для проведения саундчека. Звезда неизбежно опаздывает (если вообще появляется на саундчек), и роуди продолжают делать вид, что занимаются оборудованием, практически до того момента, как открывают двери в зал. Получается, что у тебя не остается времени на то, чтобы определить, работает ли твое допотопное оборудование. Как вы сами понимаете, это отнюдь не лучшие условия для важного выступления, на котором будут представители лейблов.
В нашем случае звезда вечера – бывший клавишник Animals Алан Прайс – прибывает на саундчек. Он одет в безупречный льняной костюм и выглядит суперкруто, настоящий матерый космополит, к которому и подойти страшно. Алан родился и вырос в наших местах, в городе Джарроу, но давно здесь не живет. (Если вы помните, я сидел за его столом, когда работал в налоговой.) Мистер Прайс – профессиональный и опытный музыкант. Вместе с группой он играет несколько композиций, кое-что меняет в аранжировке, проверяет мониторы и микрофоны, а также репетирует новую песню. Мы терпеливо ждем за кулисами, сидя на своих спикерах и мониторах. Постепенно приближается время начала концерта. Мистер Прайс с группой еще раз играют новую песню, после чего обнаруживается какая-то проблема с клавиатурой электрического пианино. Кто-то начинает с ней возиться, а остальные ждут. Всем, конечно же, совершенно наплевать на нас. Время идет. Группа мистера Прайса снова начинает играть новую композицию. Мы с Джерри начинаем ерзать на наших потертых спикерах и с нетерпением поглядывать на часы. Роуди-рабы мистера Прайса посматривают на нас с самодовольным выражением на рожах, типа: «Маэстро занят, его нельзя отвлекать». И тут я наблюдаю сцену, которую никогда не забуду.
Фрэнсис, которая сидит в зале и слушает саундчек мистера Прайса, встает с места и целеустремленно идет на своих длинных ногах в туфлях на высоких каблуках в сторону сцены. Пока еще незаметно, что она беременна. Фрэнсис деловито смотрит на часы и поднимается по ступенькам на сцену. Вид у нее решительный, такой, что если шестерки и решат ее остановить, то точно об этом пожалеют. Мы с Джерри и многочисленные роуди мистера Прайса открыли рты и не верим своим глазам. Она подходит к стоящему в центре сцены пианино, и я вижу, что ее лицо принимает непроницаемое выражение очаровательной уверенности. Когда мистер Прайс поднимает глаза на Фрэнсис, мы видим, что маэстро слегка шокирован и очень недоволен тем, что его прерывают.
«Бл. дь, что она делает?!» – изумленно шепчет Джерри.
Я не в состоянии ответить на этот вопрос и боюсь того, что может произойти дальше. Всем известно, что у мистера Прайса вспыльчивый и неуживчивый характер. Мы видим, что маэстро пытается изобразить на лице недовольное и возмущенное выражение, но это у него не очень хорошо получается, потому что Фрэнсис ведет себя настолько решительно и уверенно, что своим поведением и внешним видом полностью подавила его волю. Она наклоняется к нему и, показывая на часы, что-то тихо говорит, делая после этого жест в сторону нас за кулисами. Мистер Прайс моментально превращается в послушного школьника, закрывает крышку пианино и громко сообщает членам своей группы, что они должны покинуть сцену, чтобы команда на разогреве могла провести свой саундчек. Помрачневшие роуди моментально накрывают бесценное оборудование черными покрывалами и увозят его за кулисы, а мы с Джерри радостно выносим на сцену Hammond и гордо ставим его перед пианино мистера Прайса ближе к залу. Фрэнсис вернулась на свое место, и я с благодарностью произношу одними губами: «Спасибо, я тебя люблю».
Как и следовало ожидать, мы играем перед практически пустым залом, в котором, правда, находятся представители лейблов Island Records, Virgin и A&M, которые сидят рядом с Фрэнсис. Мы играем очень хорошо, я игнорирую отсутствие публики и пою, глядя в светящий прямо мне в лицо прожектор. Я представляю себе, что в зале находится семьдесят тысяч человек. Выступление идет гладко до тех пор, пока в самом конце нас не начинают награждать скромными аплодисментами, которые звучат практически унизительно.
ebooksa