Стинг. Сломанная музыка. Автобиография

«Я в курсе», – отвечаю.

«Его только что вызывал старший стюард и сообщил, что сегодня вечером мы будем играть не для пассажиров, а для команды».

«Вот как?»

«И Ронни считает, что это способ нас наказать».

«С чего это он взял?»

«Не знаю».

В тот вечер, когда за бортом блестят огни побережья Испании, мы заносим музыкальное и звуковое оборудование в глубокие недра трюма. Спускаясь по узким лестницам туда, куда не проникает дневной свет, мы проходим по железным коридорам с устрашающего вида дверцами перегородок и в конце концов оказываемся в шумном и жарком машинном отделении. Мы проходим по качающемуся подвесному мостику, расположенному над шестью огромными турбинами общей мощностью 80 000 лошадиных сил, изготовленными компанией Parson’s в Ньюкасле. В такие глубины трюма мы еще ни разу не попадали. Странное чувство, когда несешь клавиши через помещение машинного отделения. Снизу на то, как мы осторожно тащим клавиши по узкому мостику, смотрят потные лица механиков. С противоположной стороны машинного отделения расположены жилые помещения команды, а также неопрятного вида столовая с небольшой сценой. За одним из столов гоанцы играют в карты, пара англичан бросает дротики дартса. Все поднимают на нас глаза, несколько секунд внимательно смотрят, после чего возвращаются к своим занятиям, словно нас не существует.

«Милая обстановка», – говорит Джерри, осматривая помещение, освещенное свисающими с потолка лампами без абажуров.

«Перестань, – произношу я, – мы играли в местах и похуже».

Мы устанавливаем клавиши и возвращаемся за барабанной установкой. Снова проходим через машинное отделение, идем по длинным коридорам и поднимаемся по крутым лестницам до тех пор, пока не выходим на одну из открытых палуб.

Когда мы снова возвращаемся в столовую для членов команды, здесь уже произошли кое-какие изменения. Вид помещения такой же неопрятный, но вместо одной из лампочек повесили диско-шар, а вместо части других обычных лампочек вкрутили красные и синие лампы, отчего все стало похоже на подготовленный к празднику грот. Гоанцы, по-прежнему не обращая на нас внимания, играют в карты, но постепенно подтягивается публика. Люди с напитками в руках становятся вокруг сцены, и я замечаю, что среди них довольно много женщин. Или как мне кажется женщин, потому что в помещении достаточно темно.

Чтобы разогреть зал, мы начинаем программу с инструментальной композиции Way Down East Ларри Адлера. Она дает возможность Джерри показать свое мастерство. На танцпол перед сценой выходит несколько пар. Тут я замечаю, что у женщин в публике огромные бицепсы, татуировки, и из глубоких разрезов на платьях из китайского шелка с драконами виднеются мощные ноги в туфлях на высоких каблуках. Лица этих женщин в полной боевой раскраске, с огромными накладными ресницами, гигантскими сережками и накрашенными губами.

У Ронни стоически невозмутимый вид, словно все это он не один раз видел и его уже ничем не удивить. Ронни шуршит щеточками по малому барабану, словно взбивающий яйцо повар. Он все еще на меня злится – и считает, что нас загнали в трюм в качестве наказания и вместо этого мы могли бы играть в салоне для пассажиров первого класса.

В театре я уже привык к миру геев, к их позерству, выпендрежу и прекрасному юмору, но то, что я наблюдаю здесь, носит более мрачный характер. Несмотря на женскую одежду и косметику, эти ребята выглядят слегка угрожающе. С ними не хочется спорить, чтобы они не переломали тебе руки и ноги. Перед сценой стоит парочка, она слегка начинает меня волновать. Он одет как матрос, в полосатой тельняшке и в клешах, на шее белый платок. Через все лицо чуть ниже носа, через щеку и до мочки уха идет шрам. На «ней» – каштанового цвета парик, сатиновое платье, черные чулки, туфли на высоких каблуках. Ногти ярко накрашены. Они медленно танцуют прямо передо мной. Каждый раз, когда «она» поворачивается в мою сторону, сладострастно вытягивает ко мне губы, щурится и сильно вдыхает воздух, раздувая ноздри, словно хочет уловить мой запах. Когда в мою сторону поворачивается «ее» бойфренд, то с презрительной ухмылкой смотрит на меня из-под единственной черной брови. Его шрам от уха и до носа рдеет. Их танец двуликого Януса попеременно показывает, что хочет меня то соблазнить, то уничтожить. С одной стороны, мне кажется, что это – обычная психодрама, игра ради взаимного возбуждения, а с другой – чувствую, что все это может закончиться дракой. Краем глаза я вижу, как за всем этим с пошловатой улыбочкой наблюдает главный стюард. Мои коллеги по группе не замечают ситуацию, в которую я пропал. Я прошу Ронни разрешить мне спеть следующую песню, тот соглашается, и я запеваю Friend of Mine Билла Уизерса.

Я пою потому, что по опыту знаю, что во время пения становлюсь совершенно бесстрашным. В том, что я произношу слова песни, есть что-то, что заставляет меня чувствовать себя неуязвимым. В руках у меня Fender, и если завяжется драка, то бас – это не просто инструмент, но и отличное оружие. Но быстрый ритм музыки и теплый, лиричный текст меняют атмосферу в зале. Люди начинают танцевать, и, кажется, двое любовников перед сценой, наконец, начинают веселиться. Гоанцы все еще продолжают играть в карты, но я чувствую, что нам удалось воссоздать атмосферу отличного выступления Last Exit. Старший стюард поднимается на верхние палубы, и мы проводим лучшее выступление за весь круиз.

Вскоре мы оказываемся в Средиземном море, плывем на восток от Гибралтара, проплываем мимо Геркулесовых столбов и Балеарских островов, проходим южнее Сицилии и подплываем к греческим островам. Я сижу в тихом уголке на открытой палубе и наблюдаю острова, освещенные лучами заходящего солнца. Представляю себе, как Одиссей пытается попасть домой, а Пенелопа отбивается от женихов и вместе с сыном Телемахом терпеливо ждет возвращения своего мужа. Мои мечтания прерывает громкое сообщение по судовому радио: в зале для развлечений пассажиров второго класса в 7 вечера будет бинго, после чего ожидается выступление акробата – таинственной мадам Калипсо с ее одноглазым питоном.

Для команды мы успешно выступили в качестве Last Exit и поэтому хотим попробовать еще раз. В ночь до захода в турецкий порт Измир мы должны играть в большом зале на корме корабля. На это мероприятие должно подойти достаточное количество молодежи, и мы решаемся выступить с программой Last Exit. Ронни согласен с этим планом.

Мы чувствуем себя уверенно и раскованно, и наша музыка звучит свежее и естественней. Не то чтобы мы играем громче, просто нам самим так кажется. Публика сначала ведет себя вяло, но потом начинает зажигать, особенно молодежь, собравшаяся у сцены. Я чувствую себя в ударе. Большую часть выступлений на судне солировал Ронни, а я был бэк-вокалистом, и ощущаю, что соскучился по настоящему пению. Я снова начинаю ощущать себя неуязвимым. Я часто слышал, что это чувство называют наглостью и самоуверенностью, но на самом деле это всего лишь радость, которую дает пение.

Мы играем сорок минут и уходим на перерыв, во время которого появляется старший стюард. Он снова недоволен моими теннисками и показывает рукой на группу дам, сидящих под большой люстрой.

«Эй ты, Мистер Теннисные Туфли, заканчивай петь, – говорит стюард. – Твое исполнение не нравится вот тем дамам». Он улыбается в их сторону, а дамы под люстрой обмахиваются веерами и кивают в знак согласия.