«Мне деньги нужны, чувак. Кушать хочется каждый день. И неплохо было бы купить зимнюю одежду», – отвечает он, показывая на свою поношенную гавайскую рубаху.
Басист группы – англичанин по имени Адриан, но все называют его Валь Халлой. У него огромная челюсть, словно у обезьяны, и иссиня-черные крашеные волосы, из-за которых он похож на Маппета в плохом парике.
В состав нашей группы входят Стюарт, я и корсиканский пират Генри. Вместе с американцами мы выглядим как группа фриков. Корабль отплывает из Дувра в десять минут после полуночи. Штормит и хлещет дождь, но я умудряюсь даже час поспать. Мы приплываем в Остенд в четыре утра. Темно и по-прежнему идет дождь. Мы забыли подписать в английской таможне декларацию на вывоз звукового оборудования, поэтому на бельгийской стороне этот документ – просто бесполезная бумажка, на которую местная таможня даже смотреть не хочет. Таможенник говорит, чтобы мы дождались его начальства, которое придет в восемь утра, уходит в свой офис и закрывает дверь. Генри сидит за рулем микроавтобуса, дождь кончился, и ворота выезда с территории таможни и порта открыты. Мы думаем, что делать, решаем, что к восьми утра мы можем быть уже в Голландии, и уезжаем. До пересечения границы мы чуть было не застреваем на дороге из-за нехватки бензина, но к рассвету мы уже в Голландии, в которой бельгийские власти нас не достанут.
Питер Кроули, или Алистер, как я его теперь открыто называю, предлагает сеть за руль. Все мы к тому времени уже порядочно измотаны, и я совершаю ошибку, разрешая ему сесть за руль. Оказывается, что этот персонаж не только крайне неприятен в общении, но является одним из самых ужасных водителей, с которым меня угораздило ездить. Он хочет ехать максимально быстро, держит руль одной рукой и, видя впереди стоящий автомобиль, стремится подъехать к нему как можно быстрее, чтобы потом резко ударить по тормозам. Я уже устал спорить с Алистером, и мое терпение подходит к концу. Бедный Генри в темных очках окончательно изнервничался от такой опасной езды.
Мы стоим перед красным светофором. Стоящая справа от нас машина буквально на пару сантиметров вылезла через белую линию в нашу полосу. Я вижу, как Алистер прищуривается, тихо произносит сквозь стиснутые зубы: «Мазерфака» и бьет углом бампера в крыло соседнего автомобиля.
«Ты охерел?!» – ору я.
«Этот козел был на нашей полосе», – вопит Алистер в ответ.
«Да ты его специально ударил!»
«Козел» из соседней машины вышел и осмотрел помятое крыло. Вид у бедняги становится запуганным, когда он видит фрик-шоу в нашем микроавтобусе.
Алистер опускает стекло, видимо, чтобы объяснить водителю свое поведение.
«Гребаный козел!» – орет он. Светофор переключается на зеленый, и Алистер топит газ в пол на первой передаче.
«Сам ты гребаный козел. Ты совершенно не умеешь водить», – говорю я.
Тот резко тормозит, вероятно, надеясь на то, что я вылечу через лобовое стекло. В результате с дальнего конца микроавтобуса в нашу сторону, словно ракета, летит монитор Генри. Я настолько разозлился, что готов убить этого Алистера.
«Сказать мне, что я не умею водить, все равно что говорить Киту Муну, что он – фиговый барабанщик».
У меня нет слов, я поражен поведением этого персонажа. Где я успел подпортить свою карму настолько, чтобы оказаться вместе с этим идиотом? Через некоторое время я успокаиваюсь и убеждаю Алистера, что ему больше не стоит садиться за руль, если он хочет вернуться в Штаты живым.
Наше первое выступление запланировано в Гронингене в здании, которое похоже на сельсовет. Спикеры должны привести из Амстердама. Колонки подвозят только к половине восьмого, поэтому времени на саундчек у нас нет. Мы выходим на сцену, и тут звук начинает жестко плыть. Раздаются оглушающие звуки фидбэка, бас гудит, высокие частоты визжат, публика затыкает уши ладонями. За этот день я очень устал и закатываю истерику, что со мной случается нечасто. Я заявляю людям промоутера, что мы не будем играть, пока они не разберутся со звуком. Пока я говорю все это в микрофон, Стюарт продолжает ожесточенно стучать по барабанам. На наш концерт пришли главным образом укуренные хиппи, которые расселись по-турецки на полу и уверены, что панк-рок должен быть обязательно связан с насилием. Хиппы считают, что все происходящее – часть заранее продуманного нами плана. Оттого что мне не верят, я теряю самообладание, слезаю с низкой сцены и пытаюсь достучаться до аудитории – пинаю и бью их. Хиппы сначала просто падают на пол, но потом, слава богу, начинают сопротивляться, после чего я ретируюсь на сцену.
Звук как-то сам по себе становится нормальным, и мы устраиваем выступление в лучших традициях рок-шоу. Мы рубимся как сумасшедшие, публика вскакивает на ноги, а Стюарт играет так яростно, что металлический штырь педали большого барабана ломается пополам, после чего вся его барабанная установка рассыпается по сцене и катится в разные стороны. Мы с Генри перестаем играть, в зале воцаряется неловкая тишина. Мы уходим со сцены. Как только закрываем за собой дверь гримерки, слышим громкие аплодисменты. Публика топает ногами, свистит и хлопает. Мне кажется, что люди сошли с ума. Мы сыграли очень плохо, но нас вызывают на бис, правда, сыграть еще пару песен мы не в состоянии, так как у нас нет барабанов. К тому времени у нас уже пятнадцатиминутная программа, а не десятиминутная, как раньше. На сцену выходит группа Вейна. Так как мы уже отлично разогрели аудиторию, Вейн тоже показывает публике, что такое настоящий рок-н-ролл.
После концерта каждому из нас выдают по двадцать гульденов и отвозят в небольшой отель в районе красных фонарей. В окнах сидят грустные женщины средних лет. Они читают дешевые бульварные романы в мягких обложках или в свете ламп под красными абажурами вяжут одежду для младенцев. Мне дали малюсенькую комнату, из окна которой я вижу проституток, сидящих в окнах на противоположной стороне улицы, но постельное белье влажное, и в комнате нет горячей воды и отопления. Я засыпаю в одежде, думая о том, как там дела у Фрэнсис и ребенка.
Потом мы играем в Эйндховене, Роттердаме, Неймегене, Масбре и в самом конце – в Амстердаме. Мое последнее воспоминание о турне с Wayne County – это выступление в бывшей церкви в центре города, переделанной в клуб под названием Paradiso. Сцена расположена на том месте, где раньше был алтарь – под окном с мозаикой, расположенным под высоким готическим потолком. Лучи стробоскопа ослепляют немногочисленную публику, устроившуюся в разных частях зала в той или иной степени блаженного забытья. Некоторые разлеглись по углам под грязными спальными мешками, некоторые спят, счастливо улыбаясь, словно младенцы. Часть людей танцует, крутясь, как дервиши, и натыкаясь на других танцоров, которые бесцеремонно отталкивают их в сторону. Один из ребят падает, ударяясь головой об пол, некоторое время лежит без движения, после чего вскакивает и снова продолжает бешено крутиться. На сцене творится что-то невообразимо сюрреалистическое. Вейн орет в микрофон песню Rolling Stones «The Last Time», а сильно пьяный Грег держит гитару за гриф и бьет ею по полу сцены.
Это конец турне, а кажется, что конец света.
ebooksa