Мы заканчиваем сведение вокала на многодорожечном записывающем оборудовании и понимаем, что создали что-то уникальное, но не делаем далеко идущих выводов из-за романтической, но болезненной темы песни. До этого мне уже пришлось отстаивать уместность текста песни о любви Next to You на альбоме, в котором много злости и агрессии. Майлз задолго до выхода пародийного фильма Spinal Tap предлагает назвать альбом Police Brutality и видит на обложке фотографию, изображающую, как мы, одетые в полицейскую форму, глумимся над полураздетой красавицей. Я в ужасе оттого, что всем, кроме меня, эта дурацкая идея очень нравится, и готовлюсь к актам саботажа и постановке ультиматума о том, что я ухожу из группы. Вот какая атмосфера сложилась до того, как мы даем прослушать наш альбом Майлзу, который еще официально не является нашим менеджером.
Мы даем ему прослушать все композиции, кроме Roxanne. Майлзу в целом все нравится. Roxanne мы пока не ставим, потому что опасаемся, что сложноопределимый стиль музыки может отпугнуть его от активного участия в нашем проекте. Лишь только после того, как Майлз прослушал все остальные композиции, Стюарт предлагает поставить Roxanne. Я напрягаюсь и начинаю извиняющимся тоном говорить, что песня немного странная. В душе молю высшие силы о том, чтобы моя интуиция по поводу песни не обманула, а композиция не оттолкнула Майлза, который может решить, что песня будет провальной. Начинает звучать музыка, я весь напряжен. Атональные звуки пианино, на котором играл я, нервный смешок, а потом аккорды песни под ритм ломаного танго. Майлз сидит, его тело неподвижно, он не улыбается, а его ступня не хочет начинать отбивать ритм. Потом причитания, резкие звуки моего баритона, от которых, как потом сказал Элвис Костелло, ему хотелось «треснуть» меня по уху. Все очень плохо. Напряжение в комнате стало настолько ощутимым, что я стараюсь ни на кого не смотреть. Такое ощущение, что до конца песни проходит вечность. Я смотрю в пол, в комнате повисла зловещая тишина. Я знаю, что, если песня Майлзу не понравится, мои дни в этой группе можно будет сосчитать на пальцах одной руки.
Я, наконец, отрываю взгляд от пола и вижу тыльную часть шеи Майлза и его уши. Замечаю, что эти части его тела сильно покраснели. Я предчувствую, что сейчас произойдет взрыв негодования, польется поток обвинений, в общем, готовлюсь к наихудшему. Он медленно делает глубокий вдох и качает головой.
«Просто чума, ох. енная песня».
Майлз делает движение в мою сторону, словно хочет меня поцеловать. Я инстинктивно отстраняюсь, ведь я просто сама сдержанность и скромность. Он многократно лупит меня по спине, словно я один из его бульдогов.
«Черт подери, я только что продал Squeeze лейблу A&M. Они обалдеют, когда это услышат, я вам отвечаю».
Он настолько бурно реагирует на эту песню, что я вынужден признать, что никогда до этого не наблюдал у него такой сильной реакции на песни, которые он при мне слушал. Майлз пришел в возбуждение и уходит из студии, напевая припев песни со своим южным акцентом. Пленки с записями всех остальных наших песен остаются в студии, как некрасивые сестры Золушки после бала.
Мы знаем, что A&M – один из самых уважаемых и успешных лейблов у нас и в США, поэтому покидаем студию в приподнятом настроении. Раньше мы были бы несказанно счастливы, если Майлз согласился бы выпустить альбом на своем независимом лейбле Illegal, но сейчас мечтаем о том, что получим контракт с международным лейблом.
На следующий день Стюарт рассказывает, что Майлз ему звонил, «буквально брызжа слюной». В A&M наша песня очень понравилась, все руководство компании считает, что это – будущий хит, и если все так пойдет и дальше, то у нас будет контракт не с микролейблом Illegal, а с гигантом A&M. Впрочем, наш энтузиазм немного остывает: Майлз признается, что не собирается требовать для нас большого аванса.
«Слушайте, большой аванс – это как кредит в банке. Я хочу подписать с ними контракт на одну песню. Если она станет хитом, то мы сможем добиться от них более выгодных условий контракта на выпуск пластинки и, соответственно, более высоких роялти. Если вы сможете обойтись, как и в прошлом году, без аванса, то со временем получите больше».
Это еще один прекрасный пример мудрости Майлза. В отличие от феодальной кабалы, в которую попадают многие группы из-за того, что музыканты берут большие авансы, между The Police и лейблом с самого начала сложились партнерские отношения. У нас будет больше творческой свободы, а все, что будем зарабатывать, достанется нам самим. Это со временем даст мне возможность констатировать, что The Police – это «неплохой маленький бизнес», и именно Майлз заложил основы этого успеха, а мы были вознаграждены за наше терпение. Песня Roxanne способствовала тому, что Майлз отказался от идиотской затеи назвать альбом Police Brutality и услышал в нашей музыке отголоски романтического идеализма, которых в ней постепенно становилось все больше. В то время Майлз официально стал нашим менеджером.
26 января 1978 года Майлз торжественно входит в студию и показывает нам черновой вариант контракта с A&M на наш сингл Roxanne, а также предлагает название нашему альбому. Outlandos D’Amour – странная смесь эсперанто и какого-то непонятного языка, Майлз смачно произносит его с как бы французским акцентом, который больше похож на школьный французский, который преподают в его институте в Бирмингаме, штат Алабама, чем на тот, на котором говорят в Сорбонне. Майлз начинает вести себя, как деревенский Том Паркер[38], каждый раз, когда делает какое-либо предложение творческого характера, и высмеивает нас, когда мы высказываем какие-либо серьезные возражения. Outlandos D’Amour – это, конечно, очень странное название, но в нем есть что-то абсурдное, то, что нам нравится, и поскольку более интересных предложений не поступает, мы принимаем решение, что альбом будет называться именно так.
К марту мы готовы подписать контракт с A&M. У всех руководителей, как нам говорят, есть кассета Roxanne в деке, и вроде как работники департамента рекламы просили поставить им песню во время прослушивания не один, а несколько раз. Мы всей группой едем в шикарный офис компании в районе Фулхам-Роуд, где нас приветствует президент Дерек Грин, а во всем здании по громкоговорителям триумфально играет Roxanne. После формального подписания нам разрешают спуститься в архивы и выбрать себе подарки. Мы набираем альбомов приблизительно на двести фунтов. Я беру себе полные коллекции Куинси Джонса и Антонио Карлоса Жобима, остальные тоже набирают, не стесняясь. Загвоздка только в том, что у меня дома пока еще нет вертушки. Я возвращаюсь домой победителем, и тут Фрэнсис сообщает мне новость – только что Granada TV предложил ей роль в сериале про полицейских, работающих под прикрытием. «Вот видишь, нас теперь в этой области двое», – говорю я жене. Сериал будут снимать в Манчестере, а это значит, что нам придется долгие периоды времени жить раздельно. Но мы оба – амбициозные люди, да и платить по счетам тоже надо, поэтому мы готовы идти на жертвы на определенный период времени. Мы с Фрэнсис и Джо танцуем в гостиной, собака Баттонс неодобрительно и непонимающе смотрит на нас.
Моя младшая сестра Анита рассказывала мне, что ее самым ясным воспоминанием в тот день был табачно-коричневый автомобиль, который подъехал к открытой двери гаража дома моих родителей в Тайнмуте.
10:30 утра. Чудесное субботнее утро, чистое небо, легкий южный ветерок. Мать кидает свои чемоданы в багажник подъехавшего автомобиля. Вместе с ней из дома выходит Анита. Она волнуется и неуверенно садится в автомобиль на заднее сиденье. Она планировала этот побег уже давно, незаметно перекладывала свои вещи в чемоданы, чтобы можно было быстро все вынести и убежать. Отец вернется с работы в 11:30. Такое ощущение, что мать все хладнокровно распланировала.
Сестра очень недовольна происходящим, боится и вообще не хочет уезжать. Тем не менее она садится на заднее сиденье, держа в руках клетку с волнистым попугайчиком, и пытается убедить птицу и саму себя, что все будет хорошо.
У матери дико затравленный вид. Мужчина на переднем сиденье тоже бросил свою семью. Он молчит и с тревогой поглядывает на часы и вдоль улицы. Багажа в машине становится все больше. Остаток дня они проведут в дороге. Мама с сестрой едут на юг и начнут свою новую жизнь в небольшом городке неподалеку от Манчестера.
Отец возвращается в идеально чистый дом и не находит никакой записки.
Я плохо реагирую на новости о бегстве матери. Я позвонил отцу, который, как и следовало ожидать, пребывает в подавленном состоянии и ничего не понимает. Я напишу и отправлю матери гневное письмо, в котором, по сути, откажусь от нее. Оно поспешное, резкое, токсичное, я не могу простить ее. В то время я был просто слеп и не испытывал других чувств, кроме негодования. Мне хотелось отомстить за унижение отца, у меня не хватило ни ума, ни зрелости суждений, чтобы посмотреть на ситуацию по-другому.
Оглядываясь назад, я могу задать себе вопрос: вел ли я себя в жизни так же опрометчиво и рискованно? Я заплатил за свои амбиции долгими периодами отсутствия, пребывания вдали от собственной семьи, что в конечном счете имело очень негативные последствия. Возможно, я хотел избежать параллелей с моими семейными отношениями, поэтому пытался создать другой сценарий своей жизни и подолгу находился в бегах, то есть жил не так, как жили они. Однако куда бы я ни поехал, неосознанно нес внутри себя зерна несчастья. Моя мать всегда считала, что ее спасение находится вне дома, стремилась куда-то уехать. Я осуществил ее мечту и двадцать пять лет гастролировал по всему миру.
ebooksa